Гугеноты
Шрифт:
— С удовольствием, — ответил Шомберг, — ибо после такой разминки необходимо немедленно ополоснуться.
Едва они вышли из зала, как вслед за ними поднялся со скамьи пожилой безмолвный наблюдатель с пышными усами. В коридоре, у статуи Феба-Аполлона, они встретились.
— Познакомься, Шомберг, — сказал Лесдигьер, — это мой очень хороший знакомый. Ему я обязан всем тем, что ты сейчас видел и что называется бессмертием. Его зовут дон Альварес де Латемер.
Шомберг улыбнулся и с чувством пожал руку испанцу.
Улыбнулся и Латемер.
— Вы хорошо деретесь, но вам не хватает техники, — сказал он Шомбергу. — Должно быть, вас обучал какой-нибудь отставной пехотный капитан: угадываются манеры пренебрежения к противнику.
— Черт возьми, — воскликнул ошеломленный Шомберг. — Клянусь рогом Вельзевула, это действительно так, мсье!
— Ваш друг поможет вам устранить этот недостаток. Вы кажетесь мне добродушным и открытым человеком, а потому легко усвоите нужный урок, который, я уверен, пойдет вам на пользу.
— Надеюсь, — ответил Шомберг, поклонившись.
— Я доволен вами, — Латемер перевел взгляд на Лесдигьера, — и рад, что наследником моего искусства явились вы, человек с чистыми руками и светлой душой. Мы обязательно сходим с вами к мэтру Рене, Лесдигьер, а пока не смею вас задерживать, ибо вы с вашим другом, мне кажется, давно не виделись и мечтаете вдоволь наговориться.
Они раскланялись и разошлись. Латемер пошел к себе, а друзья направились в другую часть здания. Приняв горячую ванну, они уединились в специально отведенной для отдыха комнате, где уже был накрыт стол, заставленный легкой закуской и бутылками с вином.
— Итак, теперь ты свободен, — проговорил Шомберг, потягивая вино, — и мы отправимся с тобой побродить по Парижу. Кто-нибудь остался вместо тебя на время твоего отпуска?
— Да, лейтенант де Варш. Теперь он охраняет особу герцога, а я занимаюсь обучением молодого поколения. Я побывал в Лангедоке, навестил отца. На те деньги, что я привез, он сможет восстановить дом и нанять новых слуг.
— Как здоровье господина Армана?
— Старик еще крепок телом и душой, хотя ему уже под семьдесят. Ему не дают покоя старые раны. Я приставил к нему хорошего врача, который будет неусыпно следить за его здоровьем.
— Счастлив тот, кто имеет родных, — задумчиво промолвил Шомберг, — а вот у меня их нет, и заботиться мне не о ком. Да ты знаешь мою историю. Отца зарубили испанцы в сорок третьем году, мать умерла от холеры, а младшая сестра стала жертвой шайки разбойников в возрасте двенадцати лет. Ее нашли повешенной на дереве близ той деревни, где находилось наше поместье. Меня подобрал коннетабль, я вырос и воспитывался у него в доме, и ему я обязан тем, что еще жив. Он стал мне вторым отцом, и я, положа руку на сердце, готов отдать за него жизнь.
Минуту они помолчали, поглощенный каждый своими мыслями. Неожиданно Шомберг спросил:
— Слышал о дуэли, которую затеял Линьяк? Впрочем, откуда, тебя ведь почти месяц не было в Париже.
— Линьяк? Кто это?
— Он появился здесь недавно. Отъявленный мерзавец, каких мало, по ком давно плачут виселица или топор палача. Кажется, он приходится родственником герцогу де Монпансье. И товарища себе выбрал под стать — Вильконена. Такая же мразь.
— Никола де Вильконен? Любовник Франсуазы де Барбезье? Я встречался с этим типом.
— На дуэли?
— И да и нет. Он выступал в роли наемного убийцы с двумя такими же негодяями, как и сам. Нам с Клодом де Клермон-Тайаром пришлось вмешаться.
— И вы спасли жизнь человека? Кто это был?
— Парфюмер Рене.
— Как! И ты так спокойно об этом говоришь, будто это был какой-то случайный прохожий!
— Я сделал бы это, будь на его месте любой другой.
— Да знаешь ли ты, что это за человек? Ведь это самый страшный поставщик ядов для Ее Величества королевы!
— Я знаю об этом, правда, в разговоре с ним я старался не показать этого.
— Что же было потом?
— Я приобрел его симпатии и дружбу.
— В чем это выразилось?
— Он дал адрес Латимера, который преподал мне уроки испанской техники фехтования и с которым ты только что познакомился; сам же Рене научил меня принимать противоядия.
— Тебя собираются отравить? Кто же это? Скажи — и мы порежем его шкуру на ремешки для бальных туфель.
— Екатерина Медичи.
Шомберг от удивления раскрыл рот:
— Вот это называется — убить наповал! Чем же ты так досадил старой королеве?
— Ах, Шомберг, это только догадки, но прозвучали они из уст самого Рене, и он посоветовал мне принять меры предосторожности.
— Так, так. Благорасположение такого человека как Рене дано не каждому, и тебе чертовски повезло. Не всякий может похвастаться такой дружбой и, поверь мне, очень многие и за очень большие деньги мечтали бы оказаться на твоем месте, — Хочешь, Гаспар, я научу тебя пользоваться противоядием Рене? Ты станешь невосприимчив к отраве, и смертельная для любого человека доза вызовет у тебя лишь легкое головокружение.
Шомберг допил вино и улыбнулся:
— Нет, Франсуа, мне это ни к чему. Я не вращаюсь в придворном обществе и не имею никаких дел с сильными мира сего. Единственные мои увлечения — вино и женщины. Вряд ли какая-либо из трех моих любовниц вознамерится отравить меня. Но вот то, чему научил тебя Латемер, мне бы весьма пригодилось при объяснениях с рогатыми мужьями неких любвеобильных дамочек.
Лесдигьер от души рассмеялся:
— Кто же они, твои прекрасные хариты?
— Одна из них — супруга маршала, который постоянно где-то с кем-то воюет. Другая — вдова, жена покойного господина де Лабрусса. Третья — миловидная девица, дочь содержателя трактира на улице Жуй, которая мечтает в дальнейшем свить уютное гнездышко для семейной жизни со мной.