Гуляния с чеширским котом
Шрифт:
Патриархом англофильства, как ни странно, считается ядовитый Вольтер. Трудно поверить, что из его желчно-ледяных уст вырвалось эмоциональное: «Прокляни меня Бог, но я люблю англичан. Прокляни меня Бог, если я не люблю их больше, чем французов, прокляни меня Бог!» Конечно, великий философ не являлся обожателем английской кухни или английской культуры, он видел в Англии, покончившей с абсолютной монархией, образец для Франции: свобода! власть закона! частная собственность!
Немецкий философ и публицист XVIII века Георг Лихтенберг тоже рассмотрел в общественном устройстве Англии образец для подражания и всей душой симпатизировал ее жителям. В Англию был бесконечно влюблен американо-испанский философ и поэт Джордж Сантаяна, написавший в 1922 году «Монологи об Англии»: «Если мы считаем, что главное в них — приверженность к обычаям и условностям, то стоит задать вопрос: как же получилось, что Англия является раем для индивидуальности, эксцентричности, ереси, аномалий, хобби и юмора? Где еще человек сообщит вам с гордым вызовом, что он питается лишь орехами или что он через медиума находится в переписке с сэром Джошуа Рейнольдсом?»
Я сам обожаю чудаков, которые скрашивают порою тусклую обыденность, и если покопаться, в России тоже обнаружатся толпы изобретателей вечного двигателя, волшебников, целителей, строителей необычных жилищ.
Голландский писатель Ян Бурума выпустил в 1999 году благожелательную книгу об англофильстве — «Англомания», его список выдающихся англоманов охватывает не только Вольтера, но и Гете, и отца итальянского национализма Мадзини. По его мнению, англофильство особенно пышно расцвело после Второй мировой войны, когда многие европейцы, в страхе перед Гитлером, эмигрировали в Англию, однако ныне представители этого племени, вроде профессора Оксфорда Исайи Берлина, уже вымирают. Правда, Бурума осуждает английскую ксенофобию и «отвратительную привязанность» к своей стране. «Британский миф… — пишет он, — может служить свободе, но он также является осуждением всего иностранного».
Американскому писателю Ральфу Эмерсону в Англии нравилось абсолютно всё, причем до слёз, американский поэт Огден Нэш считал англичан «самым эксклюзивным клубом» в мире, а английский писатель Дэвид Лоуренс писал: «Англичане, несомненно, самые милые люди, и каждый делает всё таким легким для других, что почти невозможно устоять».
— Да что ты всё о богеме и о богеме? — встрял Чеширский Кот. — Будто нет приличных людей среди тех, кто нас любит. Не сошелся же свет клином на писаках! Вот один голландский торгаш долгие годы свято хранил и ныне выставляет на обозрение окурок сигары самого Уинстона Черчилля. А знаешь ли ты, что до сих пор французские, голландские и итальянские денди на английский манер щеголяют в синих блейзерах и клубных галстуках? А разве ты сам не натягиваешь на себя пиджак из твида «Харрис»? У нас масса искренних поклонников и почитателей, одних притягивают веджвудские вазы, других — полосатые костюмы, третьих — чиппендейлская мебель. Германский принц фон Пюклер-Маскау был без ума от английских садов, а организатор Олимпийских игр барон де Кубертен уверовал, что английское регби создает мужчину и джентльмена. А вот несчастный кайзер Вильгельм Второй разрывался на части от любви и ненависти к Англии!
Мой случай.
Ведь я самый настоящий Близнец, мечущийся, как Буриданов осёл, между двумя охапками сена. Боролся с заклятым врагом, ненавидел жуткий капиталистический строй и в то же время нежно писал о газовых фонарях и белесых аббатствах Лондона, вздыхая:
Я безвозвратно, как радар, Впитал твоё тепло. Так любят женщину, когда Ни горько, ни светло.И как не любить Лондон! Свободно, и никто не обращает внимания, — ходи по Оксфорд-стрит хоть голый, хоть вываленный в смоле с перьями. И обязательно, во всех случаях, при любых обстоятельствах — «thank you!». В какой еще столице к вам, растерянно стоящему с развернутой картой посредине Слоун-сквер, подкатится старушка — божий одуванчик и ласково спросит: «Могу я вам помочь?» Где еще такие великолепные парки со скамейками и газонами, на которые приятно плюхнуться, сжимая в руке бутылку пива «Гиннесс»? И добродушно выстаивает длинная очередь, и никто не упрекнет за медлительность («что вы, дядя, чешетесь?»). И английское чувство «справедливой игры»… Справедлива эта «справедливая игра», ох, как справедлива!
Недавно подписал договор с английским издателем и только через неделю понял, как он меня, дурака, облапошил! Над чем они хохочут на своем скучнейшем телевидении? Подумаешь, толстяк поскользнулся на банановой корке! Неужели это тонкий английский юмор? А Лондон? Ведь это не только ухоженные дворцы и парки, сделайте пару шагов от Гайд-парка в сторону, выползите на цветной Ноттинг-Хилл, и тут же дохнет убогостью при всем блеске вывесок. А пригородные, слабо освещенные районы с облезшими многоэтажками, похуже наших спальных…
Но время проходит, и Лондон темнеет. И с белой гвоздикой, в костюме вечернем Сэр Генри смакует свой порт на Пэлл-Мэлле, А Джон свое пиво в дешевой таверне.Крепко засела во мне классовость, так и мучаюсь между двумя огнями в поисках таинственного острова!
А может быть, эти черно-белые, серо-буро-малиновые, разбегающиеся тона и есть Истина? Она приближается, и уже вот-вот ухватишь ее за хвост, и на миг кажется, что все или почти все знаешь об Англии. Нет, голубчик, птичка упорхнула, луч солнца не поймать, и ты как был невеждой — так и остался.
Лошадиная Морда или Красная Харя
В первом приближении все английское население можно грубо разделить на два типа: длиннолицые и круглолицые.
Первый тип, как пишет почтенный Н. Певзнер, «высокий, с продолговатой головой и удлиненными чертами лица, с неброской внешностью и сдержанной жестикуляцией; другой — круглолицый, более подвижный и активный. Это легендарный англичанин с розовыми щеками и потрясающим здоровьем, в свободное время работающий в доме, в саду и гараже, увлекающийся спортом… — это, согласно популярной мифологии, Джон Буль».
Кого-кого, а Джона Буля прекрасно знало всё советское население по карикатурам в «Правде», где этот придурковатый, низкорослый толстячок в котелке постоянно танцевал под дудку длинноносого и зловещего дядюшки Сэма в цилиндре.
Образ Джона Буля появился в 1702 году из-под пера писателя Джона Арбетнота [17] : честный, прямолинейный парень с холерическим темпераментом и склонностью набить морду соседу, если тот его достал. Истинный представитель нации лавочников, независимый в суждениях и склонный хорошо поддать.
17
«И Арбетнот противен мне
Своей иронией вдвойне;
Ведь я открыл ее значенье
И первый ввел в употребленье», — начертал ирландец Свифт.
Уинстон Черчилль, сыгравший немалую роль в моей карьере, своим бычеватым видом походил на Джона Буля, это, наверное, одна из причин популярности потомка герцога Мальборо («Мальбрук в поход собрался»), которому, по идее, полагалось быть не Красной Харей, а Лошадиной Мордой. Лошадиный типаж похож на мужа королевы, принца Филиппа, или на будущего короля Чарльза, правда, благородная лошадинность последнего чуть подпорчена оттопыренными ушами и скошенным габсбургским подбородком.
— Хорошо говоришь! — молвил Кот. — Однако какой характер у Лошадиной Морды и какой — у Красной Хари?
— Давай сначала поговорим о факторах, влияющих на характер…
— М-да… — хмыкнул Кот. — Если совершенно не представляешь, что такое английский характер, то самое время покалякать о так называемых факторах. Тут можно нагородить с три короба, но я убежден, что на мой характер влияет только голод. Попробуй не покорми меня с утра, когда я ласково мурлычу, выпрашивая молоко, через минуту я стану свирепым, как тигр. Показать, каким? Ведь, как говорила Алиса, «что толку в книжке, если в ней нет ни картинок, ни разговоров?».