Гуляния с чеширским котом
Шрифт:
Взять за задницу
С этими реминисценциями я беззаботно плетусь по живописнейшему Портабелло и вдруг слышу надрывное пение. «Вы сгубили меня, очи черные!» — заливается молодой мужик в форме советского полковника и с гитарой в руках, фуражка лежит на земле, и прохожие охотно бросают туда монеты.
Вся душа моя переворачивается: до чего докатились! Будь это в мои времена, — сразу бы взяли парня за задницу, упрятали бы в дипломатический багаж, отправили в Москву и посадили за оскорбление Советской Армии. А сейчас… Раньше был порядок: вот один наш агент, китайский губернатор, вякнул что-то не то о Сталине, так его привезли на ужин в советское представительство, но угостили не пловом, а пулей в подвале, заглушив выстрел в затылок работавшим во дворе грузовиком. Особо не чикались, там же и закопали, а этот мерзавец распелся…
Тут мои мысли прерывает Крис, жаждущий запечатлеть меня рядом с полицейскими, «бобби» хмуро переговариваются, посматривая на торгашей. Должен признаться, что даже при виде нашей добрейшей милиции у меня замирает сердце, а за рулем я просто стараюсь не смотреть в их сторону (до сих пор помню, как я выпал из кабины, когда милиционер внезапно остановил мой кар, подошел и открыл дверцу). Величественные «бобби» вгоняют меня в панику, но это не страх, что оштрафуют или отберут права, перед «бобби» я трепещу исключительно из уважения перед их неподкупностью [89] . Я делаю озабоченное лицо («Что с тобой?» — спрашивает Крис), беру под лапку Кота, приближаюсь к полисменам и, дрожа от страха, спрашиваю, где тут поблизости почта. Они смотрят на меня с подозрением, словно знают всю мою подноготную, но вежливо объясняют. Трюк удался, фото сделано.
89
Беглый архивист КГБ (новый вид несчастного беженца) Митрохин опрокинул мои иллюзии: оказывается, был у КГБ агент-полицейский, которого использовали в качестве любовника, покрывавшего дам — носителей секретов, причем за деньги. Но он уже был в отставке и подрабатывал, однако отметим, что продавал он не английские секреты.
Съев по хот-догу, мы движемся к величественным воротам, за которыми шумят дубы и клены, высятся дворцы-особняки — это иной мир, тут не пахнет рыночными ароматами Портабелло, это «улица миллионеров», где гордо возвышаются здания российского посольства. В прежние времена все было помпезнее, у ворот стояли верзилы-швейцары в цилиндрах, по совместительству стучавшие на всех русских и нерусских, спешивших в посольство.
Там же продавались и утренние газеты, и однажды по легкомыслию, заруливая в ворота, я протянул руку на ходу за любимой «Таймс» и ободрал весь левый бок (к счастью, не свой, а машины).
Шпионское гнездо
Вот и посольство. Здесь протекала моя молодость, бурная, как Терек! Заходить почему-то не хочется, выходим на Кенсингтон-Хай-стрит, сворачиваем в Холланд-парк, где бродят живописные павлины (не ощипанные, как постарались мужички в имении Бунина), и движемся к Эрлс-террас, построенной графом Холландом в качестве казармы для французских офицеров (он был ярым сторонником Франции, и правительство это терпело!). Если бы он знал, что два подъезда этого дома будут оккупированы русскими…
В этом доме жил один великий, но непризнанный человек. Это — я. Жили в полуподвале, в коммунальной квартире, где была еще одна многодетная семья, окна выходили прямо на мусорные ящики, мы влачили несчастное существование, словно бродяги из романов Диккенса. Слезы наворачиваются на глаза, когда вспоминаешь скромную жизнь дипломатов и разведчиков. Зато дух был крепок, ух как крепок! Бедности не замечали, радовались свободе, мелким шмоткам, поездкам к морю. Все было в новинку: красные тумбы — почтовые ящики, церкви с органом, где по вечерам прекрасно гудел Бах, терпеливые очереди [90] , облупленные статуи неизвестных дядей в тогах, двухэтажные красные автобусы, комически серьезные ораторы, вещавшие с собственных подиумов в Гайд-парке, дома и дома с мемориальными досками…
90
Не могу без Микеша: «Стоять в очереди — это национальная страсть в основном бесстрастной нации. Англичанин, даже если он один, образует образцовую очередь из одного человека».
В это время к нам подкатывает долговязый Джон, друг Криса, в багажнике его машины сидит добродушный сенбернар (Джон так сильно любит пса, что всегда возит его с собой, даже если бедняга задыхается). Я вспоминаю, как сам однажды пережил подобное: меня не отпускала вражеская «наружка», и пришлось ее обмануть и вывезти меня из посольства, засунув в багажник, где я чуть не отдал концы от вони.
Сенбернар радостно крутит хвостом, я глажу его и тут же чувствую острые когти Кота, впившегося мне в спину.
— Гнусный ты тип! — орет он. — Неверный и неблагодарный! Вот английский философ Джереми Бентам так любил своего кота, что возвел его в рыцарское звание, а затем стал брать его в церковь под именем «достопочтенного сэра Легбурна». А у политика лорда Эркайна был любимый гусь, сопровождавший его во время прогулок, и даже две любимые пиявки.
Английская «зеленка»
Мы ступаем на газоны Гайд-парка, который не обошел вниманием Карамзин, в те времена он считался загородным. Писателя привели в восторг юные англичанки на лошадях, в сопровождении берейторов, и, когда они спешились под тенью древних дубов, он заговорил с одной из них по-французски. Англичанка осмотрела его с головы до ног, сказала два раза «уи», два раза «нон» — и больше ничего. Конечно, русский барин не был похож на надменного пэра (из тех, кто катается на верблюде по Сахаре, не заговаривая со случайным незнакомцем). Но как мог Николай Михайлович заигрывать со случайными англичанками, к тому же еще по-французски? Какой пассаж!
Однажды во время утренней пробежки по Гайд-парку я обогнал тоже бегущего, увязшего в одышке старикана (в те годы бегом рысцой занимались редкие идиоты), заговорил с ним (а вдруг это носитель важных секретов?) и представился как шведский журналист, ибо через пень колоду владел этим языком. Каково же было мое изумление, когда мой спортсмен внезапно заговорил на блестящем шведском, — черт дернул именно шведа выйти на пробежку! Я, конечно, тут же что-то пролепетал, но трава Гайд-парка густо краснела, слушая мою речь…
Незаметно доходим до Найтсбриджа, и ноги сами выносят меня в самый фешенебельный в мире универмаг «Хэрродс». Для работы разведчика магазины не менее важны, чем автобус и метро. Огромный «Хэрродс» имеет множество входов и выходов, народу там всегда толчется масса, и если за вами «хвост», то совсем нетрудно смешаться с толпой. Что может быть естественней роли жаждущего покупателя, у которого разбегаются глаза от обилия товаров? Перебегайте, как заблудившийся пес, с этажа на этаж, меняйте лифт за лифтом, поворачивайте к запасным выходам, примеряйте пиджаки в кабинах, бегите вниз по лестнице, — уж наверняка через несколько минут вы увидите за собой несколько разгоряченных красных морд, похожих на борзых. Советую тем, кто любит слямзить какую-нибудь мелочь, умерить свой пыл: «Хэрродс» напичкан сотрудниками службы безопасности, как хороший кекс изюмом: там порою взрывали бомбы ирландские террористы.
Когда-то в больших магазинах от вас не отставали услужливые продавцы [91] , теперь же тут процветает система самообслуживания, в которой главное — не робеть. Выбрав под пронизывающим взглядом продавца фланелевые брюки (еще одна привязанность англофила, последним брюкам недавно исполнилось тридцать лет), я иду в примерочную, получаю у входа квиток, меряю, удивляюсь, что растолстел, и выхожу за очередной парой. Кот следует за мной и придирчиво выбирает брюки. Брать на примерку можно не больше трех пар в один раз, но размеры в Англии иные, чем в Европе, в кабине жарко, выходя за новыми брюками, снова приходится переодеваться, весь этот процесс доводит меня до ручки, и уже хочется выйти в одних трусах.
91
Д. Микеш предупреждает по поводу продавцов: «Всегда будьте вежливы с продавцами. Никогда не перебивайте их, никогда не спорьте, никогда не обращайтесь к ним, если они сами к вам не подошли. Если они саркастичны, наглы или грубы, помните, что у них может быть плохое настроение».