Гуманитарное знание и вызовы времени
Шрифт:
Но идентичность человека во все более ощутимых масштабах и формах начинает определяться уже не только в отношении остальной живой природы, но требует учета критериев отличия естественной жизни от искусственно порожденных форм, от не-жизни, в частности, от искусственного интеллекта, искусственной личности, разнообразных разумных машин, автоматов, киборгов, гибридных образований разного рода и уровня и т. п. Иными словами, мы отчетливо видим расширение числа самих уровней и направлений идентификации человеком себя, но уже с целью отделения себя в своих новых характеристиках от того особенного, что составляет и его специфику, и совокупность особой ответственности и особых задач, которые он способен определить для себя сам и которые принадлежали ему традиционно.
Культура, которая в качестве «второй природы» есть не только некая внешняя реальность, но составляет и определяет внутреннюю реальность самого человека, все более становится ареной разыгрывания неопределенностей и ненормативностей. Сбой опор когнитивного механизма приводит не только к фрагментированности сознания, дезорганизации мышления, но тем самым деформирует восприятие человека и изменяет адекватность его оценок. Человеку порою становится трудно понять, с кем и чем он сам реально себя идентифицирует. Возможно, скоро ему будет уже трудно определиться с самим собой: кто он – человек или машина, мужчина или женщина, и т. д. Неутешительный вывод из наблюдений за современной действительностью делает А. Ашкеров: «Перверсивность и девиантность превращаются в характеристики, определяющие самое существо человека» [277] . Действительно, мы явно отмечаем повышение общего интереса к пограничному, отклоненному, ненормальному.
277
Ашкеров А. Гражданин как сексуальное меньшинство // Сумерки глобализации. – М.: АСТ, 2004. – С. 317.
В отличие от других обитателей Земли, человек умеет накапливать, а главное – наращивать свои достижения от поколения к поколению, благодаря специальным социальным механизмам материально-духовного наследования, которые и выделили человека, обеспечив ему его особое место в мире живого. Этим специальным механизмом, как мы помним, всегда становилась культура, построенная самим человеком. Если же этот механизм перестанет срабатывать, то преимущество человека исчезает, ведь когда уровень «оснащенности» новых поколений не растет и их возможности не увеличиваются, то, согласно законам инерции, наступают застой и деградация. Если культура перестает быть аккумулятором энергий и стимулятором развития, то происходит вырождение культуры как сложного механизма всестороннего наследования достижений и возможностей, позволяющего человеку совершенствоваться и тем самым воплощать идею человечества как рода, обживающего мир в соответствии с уровнем собственного развития.
Возникающая неоднозначность самоопределения (амбивалентность самоощущения) способна приводить к ложной идентификации, что иллюстрирует переживаемый человеком кризис идентичности, когда человек теряется в противоречивости проявлений современной культурной модели, пытаясь соединить противоположные образцы, тенденции, устремления. В частности, он может одновременно испытывать и чувство определенного превосходства, и переживать комплекс неполноценности, ибо стоит между традицией прошлого с ее общим гуманистическим содержанием и пафосом, и в то же время со страхом заглядывает в будущее, где его могут ожидать разного рода сюрпризы – в виде сверхумных машин, в сравнении с которыми он может оказаться «нерентабельной моделью», постепенно вытесняемой из бытия.
Претерпевает ли в связи с этим, в связи с изменением характера рациональности человека изменения сама человеческая природа? Или только ее понимание? Прекратилась ли или может быть продолжена «человеком разумным» собственная, уже направленная эволюция? Если он не сможет восстановить рациональность или сформировать ее новую, более адекватную времени, более открытую форму, то может оказаться зависимым объектом неизбежности выстраивания последовательной линии не столько эволюции, сколько инволюции: разумность – постразумность – постсоциальность – постчеловек.
Так, например, кто допустил, позволил в XXI в. возродить фактически рабовладение? Может быть, постчеловек, ведь человек, познавший ценность свободы и воспевший ее в своём искусстве, однако допустивший возрождение рабства и рабовладения, может ли он сохранить свою человеческую идентичность? Как тут не вспомнить историю Эзопа, известного автора басен и парадоксов. Будучи захвачен в плен и став рабом в Дельфах, этот талантливый человек был несправедливо обвинен в проступке, которого не совершал, и должен был понести наказание. Вспомним, что рабов и свободных в древние времена казнили по-разному: свободных сбрасывали в пропасть, а за раба нес ответственность его хозяин, который мог откупить его… Эзоп предпочел умереть, как свободный человек, чем продолжать жить рабом. Перед смертью он спросил: «Где тут у вас пропасть для свободных людей?» Истинный Человек утверждает свою свободу и свободу духа иногда дорогой ценой, сохраняя человеческую идентичность в той сфере «третьего», которое, как сказал поэт, «выше жизни и смерти…».
Нынешний распад идеи человека, девальвация его образа, порча его самого, становящегося все более манипулируемым объектом, забывшим о человеческих ценностях и необходимости всерьез отстаивать их, заставляют вспомнить Диогена, днём с фонарем искавшего человека. В самом деле, человек современного посткультурья настолько утратил человеческий облик, что стали появляться странные прецеденты, о которых прежде мы и не слышали. Так, в книге «Культура времён Апокалипсиса» содержится рассказ о получившем известность во французской и японской прессе случае, когда учившийся во Франции японский студент Сагава убил свою французскую подружку и съел ее. Позднее он подробно описал этот случай, а затем написал и сценарий, по которому был поставлен фильм. В конце концов публика привыкла к этому случаю и стала считать подобный случай приемлемым, а каннибала рассматривать «как человеческое существо, которому довелось пережить очень специфический опыт» [278] . Подобная же ситуация легла в основу романа Ивлина Во «Черная беда», где мужчина съедает свою подружку на пиру каннибалов. Данный прецедент нашел даже нечто вроде научного объяснения, подобного тому, что вкус к человеческому мясу заложен в наших ДНК и может неожиданно активизироваться, чем, в частности, Н. Кло [279] пытается объяснить и возрождение рабовладельческого сознания…
278
См.: Культура времен Апокалипсиса / Под ред. А. Парфрея. – Екатеринбург: Ультра. Культура, 2005. – С. 168–169.
279
Кло Н. Манифест вампира // Культура времен Апокалипсиса. Цит. соч. – С. 570–575.
А может быть, и действительно, человеческая сущность, человеческая исключительность – досужие выдумки? Человека в его особости и идентичности нет. И тогда, действительно, почему бы и не съесть его, ведь едим же мы [280] лещей и куропаток… Что же касается религиозного запрета, то ныне религиозность часто предстает как всего лишь условно-обрядовая мода, ибо человеку становится всерьез и на деле трудно вынести осознание особого измерения духовности, что требует от него работы духа. О духовности, как и о любви к свободе современный человек реально забыл… Скоро он, возможно, спросит: а что это?
280
Не означает ли это, по сути, признание возможности людоедства среди людей?..
Реально мы видим человека стоящим на распутье: вооруженный амбивалентной технической мощью, он может стать сверхчеловеком. А может оказаться и супербестией – вспомним достаточно разные на этот счет идеи Ницше и Мережковского… А может быть, это станет наполовину искусственный трансчеловек… Или он останется массовым человеком, скатывающимся к бытию в форме биомассы – вспомним «последнего человека» Ницше: этот последний на Земле маленький человек довольно говорит: «Счастье найдено нами». И моргает… [281] При этом становится все труднее отличить трансчеловека от постчеловека… Но в любом случае, это уже не-человек… И напрашивается поставленный Ницше вопрос: а не зевает ли нам в лицо пустота?
281
См.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Соч.: В 2 т. – М.: Мысль, 1990. – Т. 2. – С. 11.
Самое трудное для человека, стоящего, как древний рыцарь, на распутье, – остаться самим собой, человеком в перспективе… Сохранить свою идентичность, обогатив, а не извратив ее. Человеческая способность к самоидентификации подобна наличию своего рода иммунитета на психокультурном уровне. Человек способен распознавать «свое», свойственное ему как родовому существу (на всех уровнях его существования и понимания), и отвергать то, что угрожает его идентичности размыванием самих основ его существования как такового. У человека, в принципе, есть эта потребность быть связанным с человечеством, ощущать себя его частью и сохранять свои характеристики, оберегая их от размывания в некоей бескачественной энтропии. Но он начинает утрачивать этот свой главный человеческий иммунитет.