Гурко. Под стягом Российской империи
Шрифт:
Зашелестело знамя, и радостные крики «ура!» огласили луг. Когда все стихло, великий князь повернулся к Столетову:
— Ваше мнение, генерал, по использованию ополчения? Как силу вспомогательную или боевую?
— Считаю, ваше высочество, болгарские дружинники не только способны занять достойное место в рядах действующей Дунайской армии, но и почитают для себя за честь вместе с русскими солдатами освобождать свою отчизну…
Газета «Русский инвалид» в № 100 за 1877 год, высоко характеризуя боевой дух болгарских дружин, писала: «Успех формирования первых двух батальонов превзошел все ожидания. Понятливость, дисциплина, рвение и любовь к делу, добровольно на себя принятому, отличают всех этих болгар, до последнего человека».
В приемной начальника разведки Дунайской армии больше часа дожидался полковника Артамонова средних лет болгарин, худой, как высохший сук, с темной, задубевшей кожей. Вся его одежда — льняная рубаха, расшитая в крестик, и латаные, потертые штаны, ноги плотно обхватывали стоптанные кожаные поршни.
Адъютант начальника разведки читал, делая какие-то пометки, вопросов болгарину не задавал, твердо усвоив, что, если появляются подобные посетители, разговаривать с ними должен только полковник с глазу на глаз.
Посетитель не скучал, не проявлял нетерпения. Усевшись у стены, он дремал. Но стоило скрипнуть двери, как болгарин тут же вскочил. Артамонов широко раскинул руки:
— Здравствуй, Димитр, гость дорогой, здравствуй! В самый раз прибыл. — Пропустив болгарина в кабинет, сказал адъютанту: — Нам кофе. — Сняв фуражку, причесал коротко стриженные волосы: — Рад видеть тебя, Димитр, в полном здравии. В твоих сведениях нужда превеликая.
Кофе пили неторопливо, наслаждаясь. Артамонов задавал вопросы, болгарин отвечал лаконично.
— О чем сообщают Христо Бричка и Энчо Георгиев?
— Им удалось, не вызвав подозрений османов, пройти в самое низовье Дуная, а Живко Нешов пробрался в верховья. Связь держали через голубиную почту. Наши предположения подтверждаются, в районе Систово турки высадки не ждут.
— Почему?
— Дунай широкий и берега крутые.
— А какие силы сосредоточил здесь Абдул-Керим?
— Три табора пехоты в Систово при трех дальнобойных орудиях да батарею и шесть таборов в Вардимском лагере.
Полковник подошел к карте на стене.
— Зимница, Зимница. Что же, Димитр, подумаем. А тебе спасибо. Увидишь товарищей, поклонись им. Передай, Артамонов просил их на своей родной земле, в тылу врага быть нашими ушами и глазами. — Прощаясь, обнял болгарина. — Переплывая через Дунай, остерегись.
— Не первый раз. Пусть братушки скорее освобождают нас. Башибузуки свирепствуют, терпение наше иссякло.
— Скоро, скоро уже.
— Помогай вам Господь.
8-й армейский корпус генерал-лейтенанта Радецкого, переправившись через Прут и не встречая никакого сопротивления, продвигался по румынской земле.
Встали за Бухарестом, вблизи Дуная.
Начало июня выдалось жарким. На горных вершинах таяли снега, а полноводный Дунай местами вышел из берегов, мутной водой затопил прибрежные луговины и тальник.
Федор Федорович Радецкий проверял готовность дивизий Гурко и Драгомирова к переправе. Осмотром остался доволен. Все подручные средства собраны, осталось ждать приказа. Какая дивизия первой начнет переправу, ни он, командующий корпусом, ни Гурко, ни Драгомиров, сопровождающие Радецкого, не знали. Командиры дивизий переговаривались вполголоса:
— Полагаю, Михаил Иванович, Федор Федорович сейчас гадает, какая дивизия на том берегу окажется.
— Думаю, матушка-пехота.
— Скорее всего так. Тогда нам, кавалеристам, в прорыв идти.
Радецкий остановился за кустарниками, долго вглядывался на ту сторону Дуная, на его ширь, сказал:
— Турок на эту преграду уповает, а мы его проучим. Думаю, недолго ждать… Вы, господа, оба на главном направлении.
— Почтем за честь, Федор Федорович.
13 июня разыскал Радецкого фельдъегерь штаба армии поручик Узунов, вручил пакет строгой секретности. В нем генерал-лейтенанту Радецкому поручалось начать переправу через Дунай в ночь с 14 на 15 июня.
Тут же приписка главнокомандующего: «Полагаюсь на вас, Федор Федорович, и на русского солдата. Дай Бог вам удачи».
Прочитал Радецкий, поднял глаза на поручика:
— Как фамилия?
— Узунов, ваше превосходительство, — подтянулся Стоян.
— Узунов? — переспросил генерал. — Не покойного ли графа Петра Васильевича сын?
— Внук, ваше превосходительство.
Лицо Радецкого посветлело:
— Знавал я вашего деда, служил у него. Вы что же, при штабе главнокомандующего состоите?
— Никак нет, ваше превосходительство. Прикомандирован от болгарского ополчения при ставке главнокомандующего, имею разовое поручение.
— Прекрасно. Особенно если в деда удались. — И уже уходившему Стояну сказал: — Советую вам, поручик, задержаться в дивизии генерала Драгомирова. Не пожалеете…
14-я пехотная дивизия генерала Драгомирова и приданные ей подразделения подтягивались к Зимнице скрытно, ночью. Генерал Драгомиров наказал:
— Огней не разводить, передвижение без песен и барабанного боя. А по прибытии на место соблюдать меры предосторожности: кучно на Дунае не появляться, артиллерию и понтоны маскировать в улицах, у реки, коней на водопой водить малыми партиями.
Для себя Драгомиров облюбовал квартиру в Зимнице, что выходила окнами на Дунай. Солдаты выставили рамы, и генералу — обзор противоположного берега полный.
Ночью слышно, как в Систово гуляют в ресторане турецкие офицеры, перекликаются караульные солдаты. Систовский гарнизон не велик. Не ждут турки переправы. «Это и хорошо, — думает Драгомиров, — меньше крови будет».
А сердер-экрем Абдул-Керим-паша, главнокомандующий турецкой армией, лично провел рекогносцировку этой местности, после чего уверенно заявил: «Скорей у меня вырастут волосы на ладони, чем русские здесь переправятся через Дунай».