Гурко. Под стягом Российской империи
Шрифт:
Военным министром Дмитрия Алексеевича назначили в нелегкий для России час. Поражение в Крымской войне, унизительный мир требовали пересмотра всей армейской структуры. Милютин занялся реформой в армии. От рекрутского набора Россия перешла к обязательной воинской повинности, были образованы военные округа, созданы юнкерские училища. Демократические мероприятия обновили и улучшили качественный состав армии. Началось, хотя и медленно, ее перевооружение.
В канцлере Горчакове военный министр увидел политического деятеля, который превыше всего ставит интересы России, и проникся к нему глубоким уважением. Когда министр иностранных дел добился отмены Парижского трактата и Россия получила возможность приступить к строительству Черноморского флота, Дмитрий Алексеевич первым поздравил Горчакова с огромной дипломатической победой.
— Вы, — сказал он, к удовольствию канцлера, — взяли бескровный реванш за Севастополь. Убежден, в кабинете лорда Гладстона объявлен негласный траур.
На что Горчаков ответил:
— Да, в балканских и черноморских делах английская дипломатия — активная сторонница Порты.
Война с Турцией стала неизбежной. Господствовавший в Оттоманской империи самодержавный деспотический режим, до крайности тормозивший ее экономическое развитие, превращал некогда сильную страну в полуколонию европейских держав. Оттоманский банк в Константинополе был банком англо-французским. Англо-французские банкиры держали в руках всю финансовую систему турецкой империи.
Внешний долг Турции в предвоенный год дошел до пяти с половиной миллиардов франков. Порта не могла оплачивать даже проценты по займам. Турция приблизилась к государственному банкротству. Настал крах социальной и экономической политики, основой которой был и «государственный кредит, как могучий двигатель всех чудес».
Дмитрий Алексеевич прильнул к окну. Поезд проскочил церковь на пригорке, она далеко просматривалась, и снова замелькали поля, местами еще в снеговых блюдцах, леса, перелески.
И так захотелось Милютину дыхнуть сырым, но чистым, настоянным на хвое воздухом. Сойти бы сейчас и в лес. Отринуть заботы, освободить голову от планов, цифр и сводок.
Дмитрий Алексеевич даже улыбнулся такой несбыточной мечте.
Протяжно и тонко засвистел паровоз, закачались вагоны. Состав огибал пригорок и Милютин снова увидел ту же церковь. Поезд замедлил ход. Миновали полустанок. Дмитрий Алексеевич мысленно возвратился к предстоящей кампании.
Главная российская армия разворачивалась на Дунае, однако и Кавказскому театру военных действий Генеральный штаб уделял значительное внимание.
Намечалось предотвращение турецкого вторжения в Закавказье. В рапортах военного атташе в Константинополе в мае и июне 1876 года подробно сообщалось о военных приготовлениях Турции на Кавказе.
Осенью того же года на Ливадийских совещаниях этому важнейшему стратегическому пункту придавалось большое значение. Об Александрополе и его стратегическом значении говорилось, «что он, ввиду быстро меняющихся политических обстоятельств, наиболее соответствовал возможности в случае необходимости быстрого движения наших войск в пределах Турции».
Такой же точки зрения придерживался русский посол в Константинополе генерал-адъютант, граф Игнатьев.
В целях предотвращения турецкого вторжения решено было усилить Александропольский лагерь, а также пунктами военного сбора предусматривался Ахалык, Эривань и Кутаис.
Когда российскому Генеральному штабу стало известно, что турецкие войска готовятся к захвату всей кавказской территории, Тифлиса, Владикавказа и Петровска, Милютин представил царю соображения по мобилизации русской армии. Газета «Правительственный вестник» 19 ноября 1876 года официально сообщила о мероприятиях, «имевших целью предотвратить вторжение турецких войск на Кавказ и оказать помощь балканским народам».
— Я уверен, — сказал царь Милютину, — продвижение Кавказской армии вглубь встретит теплую поддержку коренного населения.
— Убежден, ваше величество, ибо армяне терпят не только постоянные унижения от Порты, но и физическое истребление.
Милютин прижался лбом к оконному стеклу.
В Оттоманской империи разжигали антиславянские настроения, бряцали оружием военные, к власти пришел султан Абдул-Хамид Второй. Политику коварного и жестокого Абдулы, повелителя турецкой империи, прозванного «кровавым султаном» за резню славян и армян, дополнял великий визирь Мидхат-паша.
Оторвавшись от окна, Милютин всмотрелся в карту Балкан. Извилистая лента Дуная разделила Болгарию с Румынией. Декларация независимости Румынии — дело недалекого будущего. К этому приложил свою руку князь Горчаков, к неудовольствию Андраши и Бисмарка. Из вассальной от Турции Румыния сделается самостоятельным государством и союзником России в этой войне. Румынская армия встанет бок о бок с русскими войсками на правом фланге…
В Молдавии и Бессарабии уже сосредоточилась дунайская армия, ставка главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича в Кишиневе. Здесь, до начала боевых действий, намерен разбить свою главную квартиру и государь.
Взгляд Дмитрия Алексеевича прошелся по Герцеговине, Боснии, где свободолюбивые горцы не выпускают оружия, унаследованного от отцов и дедов, из мужественных рук… Задержался на Сербии. Князь Милан не знает страха. Сербская армия и русские добровольцы генерала Черняева приковали к себе многотысячные таборы Сулеймана-паши.
Заложив руки за спину, Дмитрий Алексеевич прошелся по ковровой дорожке. Восточный кризис дал себя знать и на франко-германской границе. Бисмарк аукнул борзописцев, и немецкая печать на все лады принялась поносить французов. Писали о концентрации французской кавалерии вблизи германской границы.
По принципу преследуемого толпой вора, который громче всех кричал: «Держи вора!» Бисмарк упал на тощую грудь лорда Биконсфилда: «Франция готовит вторжение в Германию! Необходимо заключить оборонительный и наступательный союз!»
В Лондон к послу Шувалову срочно полетела депеша Горчакова: альянс Британии с Германией не должен состояться…
В британском кабинете лорды с холодным сердцем и лисьим нюхом отклонили предложение Бисмарка. Лорд Биконсфилд, усаживая за круглый стол переговоров лорда Солсбери и Петра Шувалова, сказал: «Не Германий надо опасаться Франции, а французам немцев».