Гурман
Шрифт:
— Я ведь только вполсилы, — как в тумане донесся до него бесцветный голос старика. — Могу и вообще оторвать. А?
— Не надо, — прохрипел Олег.
Ему еще никогда не доводилось переносить подобную боль.
— Тогда ведите себя хорошо, — промолвил старик, разжимая пальцы. — Для сведения. Вначале у меня была мысль использовать паяльную лампу. Это было бы удобнее и быстрее. Но я вас пожалел, из-за чего теряю с вами время. Надеюсь, мы поймем друг друга.
Олегу показалось, что его окатили ледяной водой. Паяльная
Когда с пахом было покончено, старик начал брить руки, живот, подмышки Олега. После этого очередь дошла до бровей.
— С волосами придется повозиться, — задумчиво сказал он, беря в руки ножницы.
Олег зажмурился, когда почувствовал, что ему на глаза стали падать клочья его собственных волос.
«Зачем он это делает?»
Когда работать ножницами стало невозможно, старик опять взялся за бритву.
Олег начал испытывать жажду.
— Дайте мне воды, — попросил он, но старик покачал головой.
— Вам нельзя пить. Есть тоже. — Он принялся мыть в тазике бритву. — Если хотите облегчиться, скажите. Я принесу судно. В сущности, вы можете и не справлять свои естественные потребности. Вам все равно скоро сделают клизму, хотите вы этого или нет, чтобы все ненужное вышло из вашего организма. Вы должны быть чистым. — Старик снова приблизился к Олегу и придирчиво оглядел его тело, гладкое, как у младенца.
Его глубоко запавшие глаза остановились на лице парня.
— Конечно, как я забыл, — буркнул он и взял ножницы, слабо блеснувшие в свете лампы.
— Нет! Не подходите! — завизжал Олег, видя, как старик подносит ножницы к его глазам.
— У вас остались ресницы.
Олег дернулся, и лезвие слегка вспороло веко. По щеке побежал ручеек крови, и старик замер на месте, вперив завороженный взгляд в красную струйку. Несмотря на страх и боль, Олег вдруг подумал, что именно так смотрит голодный ребенок на любимое угощение.
— Пожалуйста. Не нужно ничего делать, — взмолился он.
— Я просто старый клоун. Всеми брошенный и забытый, — медленно проговорил старик, облизываясь.
Он провел грязным пальцем по щеке дрожащего Олега и с благоговением стал рассматривать красное пятно на подушечке. Это продолжалось не более минуты, но Олегу показалось, что время остановилось, и старый псих будет пялиться на его кровь целую вечность.
Наконец он вытер палец о мятую рубашку, приблизился к Олегу и сказал тусклым голосом:
— Давайте закончим.
После того как ресницы были срезаны, старик шагнул назад.
— Теперь вы чистый, — заявил он. — Ваше тело теперь в порядке. Но чисто ли сердце, сознание, помыслы?
— Я не знаю, — жалобно выдавил из себя Олег. — Прошу, отпустите меня! Я ведь никому не причинил зла!
— Зло… — Лицо старика приняло задумчивое выражение. — Вы не имеете о нем никакого представления, зато я знаю больше, чем вы можете себе вообразить. — Неожиданно его глаза наполнились слезами. — Я хочу домой. Мне здесь плохо, — шепотом произнес он, и ножницы выпали из его пальцев. — Она не выпускает меня. Я хочу посмотреть на солнце. Вы давно его видели?
Олегу показалось, что он ослышался.
— Видел, — как можно спокойнее ответил он, чувствуя, что именно сейчас может воспользоваться моментом. — И вы тоже его увидите! Освободите меня, и мы вместе выйдем наружу.
Старик испуганно замотал головой.
— Она не разрешает мне это делать, убьет меня, если узнает.
— Она? — с досадой переспросил Олег, понимая, что драгоценные минуты утекают. — Кто это?
Старик не успел ответить. Где-то за дверью послышались посторонние звуки. Кажется, сюда кто-то шел. Он попятился назад, его лицо вновь превратилось в старую потрескавшуюся восковую маску.
— Извините, мне пора. Я еще должен начистить картошки с морковкой.
— Постойте! — взвыл Олег, но тот уже скрылся за дверью.
Внезапно парень снова вспомнил о курице, той самой, которую его мать держала над огнем. А когда он подумал о том, что чуть позже опаленная куриная тушка полетела в кипяток, на его гладком, безволосом теле выступил холодный пот.
Часть 4
Ты не можешь разбудить человека, который притворяется, что спит.
— Мы приехали. Проснись, дочка.
Сквозь жемчужно-серую пелену тумана маячило лицо Милы. Она сидела на траве и озабоченно смотрела на девушку. Катя попыталась подняться, но у нее закружилась голова. Она застонала, вновь увидев наручники на своих распухших и истерзанных кистях.
— Прости, но так нужно, — виновато произнесла Мила. — Вставай, радость моя. Скоро стемнеет. Ты любишь ночь? Я — да. Ночью всегда делаются самые важные дела. Но сейчас нужно поторопиться.
— Зачем? — только и смогла вымолвить Катя.
Она растерянно огляделась. Вокруг был непроходимый лес, высоченные деревья упирались в темнеющий небосвод.
— Что с вами, Мила? Что происходит? Это продолжение моего кошмара?
— Увы. На этот раз все наяву, — покачала головой женщина. — Прошу тебя, вставай. Я же обещала, что не сделаю тебе ничего плохого.
Катя никак не могла подняться, и Мила заботливо поддержала ее.
— Я тебе сейчас покажу один фокус, — заговорщическим тоном произнесла она. — Смотри!
Женщина присела на корточки перед небольшим холмиком и, к изумлению Кати, отвернула край почвы так, словно это был резиновый коврик.