Гусман де Альфараче. Часть первая
Шрифт:
В один из ближайших вечеров герольды с громкой музыкой и факелами оповестили город о предстоящем турнире. Все улицы и площади были словно охвачены пожаром. Затем оповещение вывесили на видном месте, чтобы все могли его прочитать.
В те времена близ ворот, называемых Кордовскими, вдоль городской стены было расположено ристалище (которое мне еще довелось повидать и осмотреть, хотя и сильно обветшавшим), где знатная молодежь собиралась для упражнении и воинских игр. Там готовился к своему первому турниру и дон Алонсо де Суньига, желавший отличиться перед пылко любимой им Дарахой.
Он боялся потерпеть поражение на турнире и прямо говорил об этом при всех, так как, не уступая другим в отваге и силе, вовсе не имел опыта, а ведь только
Осмину же, напротив, было на руку, чтобы число соперников уменьшилось, и так как сам он не мог и не надеялся участвовать в турнире, то был бы рад, если бы на ристалище кто-нибудь посбил спесь с дона Родриго, которого он больше всех опасался. С этой мыслью, а вовсе не потому, что хотел сослужить службу своему господину, Осмин сказал ему: «Ежели дозволишь мне, сеньор, говорить с тобой не таясь, я предложу тебе нечто такое, что, пожалуй, сможет при случае тебе пригодиться и спасти твою честь».
Дону Алонсо и в голову не приходило, что его слуга намерен давать ему советы касательно рыцарских дел, и, полагая, что речь пойдет о делах любовных, он отвечал: «Уже поздно говорить об этом, ибо страсть моя и желание с каждым днем только усиливаются».
«Я понимаю, сеньор, — сказал Осмин, — что тебе непременно надо выйти на поединок в день, когда состоится объявленный турнир. И нисколько не дивлюсь я тому, что человека, намеревающегося оспаривать славу победителя, мучит страх перед возможной неудачей. Твой слуга готов тебе помочь, обучив всем приемам ратного дела, какие ты пожелаешь узнать, и притом в кратчайший срок, так, чтобы мои уроки тебе пригодились на турнире. Пусть тебя не дивит и не смущает молодость твоего наставника, ибо я с детства приучен к подобным делам и разбираюсь в них недурно».
Очень приятно было дону Алонсо слышать такие речи, и, поблагодарив Осмина, он сказал: «Если ты исполнишь свое обещание, премного меня обяжешь». — «Кто обещает то, чего не может исполнить, — отвечал ему Осмин, — тот увиливает, оттягивает срок и ищет отговорок; но у человека в моем положении отговорок быть не может, и, если только он не безумец, ему придется делами превысить свои слова. Прикажи, сеньор, дать оружие нам обоим, и ты вскоре убедишься, что я потратил больше времени на то, чтобы сделать тебе это предложение, чем потребуется на всю науку, которой я надеюсь расплатиться со своими обязательствами, оставаясь по-прежнему верным твоим слугой».
Дон Алонсо распорядился немедленно приготовить все необходимое для поединка, и они отправились в уединенное место, где провели в ратных упражнениях этот день и большинство последующих, до самого дня турнира. Очень скоро дон Алонсо уже так крепко сидел в седле, так уверенно держал копье в опорном крюке и орудовал им с таким изяществом и ловкостью, будто занимался этим долгие годы. Его успехам немало способствовало и то, что он был хорошо сложен и крепок телом.
Искусство Осмина в верховой езде в обычном и рыцарском седлах, его поведение во время уроков, благородная осанка, скромность, сдержанность, учтивое обращение и речь внушили дону Алонсо подозрение, что зовут его наставника не Амбросио и что вовсе он не простолюдин, а, как по всему видно, человек не простой. В каждом поступке Осмина сказывалось достоинство человека знатного и благородного, коего лишь превратности судьбы привели к такому состоянию. Подстрекаемый любопытством, дон Алонсо уединился однажды с Осмином и сказал ему:
«Немного времени служишь ты у меня, Амбросио, а я уже многим тебе обязан. Твоя доблесть и учтивость так явно выдают твое происхождение, что скрывать его доле тебе не удастся. Под покровом твоей убогой одежды, низкого ремесла и простого имени, несомненно, таится другой человек. По всем признакам теперь мне понятно, что ты обманываешь или, вернее, обманывал меня; ведь невозможно себе представить и поверить, чтобы бедный ремесленник,
«Ты так горячо меня просишь, сеньор, — отвечал ему Осмин, — так крепко прижал меня в точиле своего великодушия, что, вижу, тебе удастся выдавить из моей груди это признание, как сок из винограда; но знай, что никто иной не сумел бы этого сделать. Что ж, выполню твой приказ и, полагаясь на твое, благородство и заверения, открою, что я — арагонский дворянин из города Сарагосы. Имя мое — Хайме Вивес, и отца звали так же. Несколько лет тому назад я по злой случайности попал в неволю к маврам из-за коварного предательства мнимых друзей. Была ли причиной тому их зависть или враждебная мне судьба, об этом долго рассказывать. Скажу лишь, что мавры продали меня одному ренегату [104] , который обращался со мной так, как и можно было ожидать от подобного человека.
104
…продали меня одному ренегату… — Ренегатами называли христиан-вероотступников, принявших мусульманство.
Этот ренегат повез меня в глубь страны и в Гранаде продал некоему Сегри, одному из знатнейших кабальеро города. У него был сын, мой ровесник, по имени Осмин, с которым мы схожи не только возрастом, но и сложением, и лицом, и нравом, и печальным уделом; это сходство и побудило Сегри купить меня и приласкать, как родного, оно же связало нас с Осмином узами нежной дружбы. Я обучил Осмина всему, что сам знал и умел, — ведь вырос я в краю, где рыцарские забавы в такой чести. Но и мне самому были полезны эти уроки, ибо, занимаясь с сыном моего господина, я совершенствовался в силе и ловкости, а иначе мог бы забыть все, что знал, — обучая, мы учимся сами.
Постепенно любовь и сына и отца ко мне возросла настолько, что я стал ближайшим наперсником во всех делах, касавшихся имущества моих господ и их самих. Юноше прочили в жены Дараху, дочь алькайда Басы, мою госпожу, покорившую твое сердце. Для свадьбы все уже было подготовлено, но помешала осада Басы и военные действия. Бракосочетание пришлось отложить. Затем Баса была сдана, и свадьбу так и не отпраздновали. Как ближайший друг влюбленных я все это время ездил из одного города в другой с письмами и подарками. Мне посчастливилось оказаться в Басе в ту пору, когда ее сдавали испанцам, и вместе с большинством пленных получить свободу.
Я отправился на родину, но в пути мне не хватило денег. Случайно узнал я, что в вашем городе проживает один мой родственник. К желанию повидать мою знатную и великодушную госпожу присоединилась нужда в помощи, без коей я не мог продолжить путь. Немало времени провел я здесь, но никак не мог найти того, кого искал, ибо сведения о нем были неверные. Зато верной была погибель, здесь меня ожидавшая, ибо нашел я вовсе не то, что искал, как оно обычно и случается. Раз, бродя по городу с пустым карманом, но полным забот сердцем, я вдруг увидел дивную красавицу, — по крайней мере на мой взгляд, — другой, быть может, рассудит иначе, ибо красота — лишь то, что нам нравится. Ей посвятил я все помыслы, ей отдал свою душу, и с тех пор нет во мне ничего, что бы не принадлежало ей.