Гуттаперчевый мальчик (худ. В. Ермолов)
Шрифт:
Целый день ходил он по дому, задумчиво убирая то один предмет, то другой; время от времени прикасался он к электрическому звонку и, подозвав камердинера, молча указывал ему на те места, где, казалось ему, встречался беспорядок. Деспотом граф также не мог быть по той простой причине, что дома молчал столько же, сколько в свете. Даже в деловых семейных разговорах с женою он чаще всего ограничивался тремя словами: «Tu penses? Tu crois? Quelle id?e!..» [5] –
5
Ты думаешь? Ты полагаешь? Какая мысль!.. (фр.)
С высоты своих длинных ног и тощего длинного туловища граф постоянно смотрел тусклыми глазами в какой-то далекий туманный горизонт и время от времени вздыхал, усиленно подымая на лбу то одну бровь, то другую. Меланхолия не покидала графа даже в тех случаях, когда главный управляющий над конторой вручал ему в конце каждого месяца значительные денежные суммы. Граф внимательно сосчитывал деньги, нетерпеливо всегда переворачивая бумажку, когда номер был кверху или книзу и не подходил с другими, запирал пачку в ящик, прятал ключ в карман и, приблизившись к окну, пощипывая усики, произносил всегда с грустью: «Охо-хо-хо-хо!!» – после чего начинал снова расхаживать по Дому, задумчиво убирая все, что казалось ему лежащим неправильно.
Граф редко высказывался даже в тех случаях, когда дело касалось важных принципов и убеждений, всосанных, так сказать, с молоком. Не допуская, например, возможности быть за обедом иначе, как во фраке и белом галстуке, даже когда оставался вдвоем с женою, – и находя это необходимым потому, что это… это всегда поддерживает – именно поддерживает… – Но что поддерживает, – это граф никогда не досказывал.
– Tu crois? Tu penses? Quelle id?e!.. – Этими словами, произносимыми не то вопросительно, не то с пренебрежением, оканчивались обыкновенно все объяснения с женою и тетей Соней. После этого он отходил к окну, глядел в туманную даль и выпускал из груди несколько вздохов, – из чего жена и тетя Соня с огорченным чувством заключали всегда, что граф не был согласен с их мнением.
Тогда обыкновенно наступала очередь тети Сони утешать сестру – когда-то весьма красивую, веселую женщину, но теперь убитую горем после потери четвертых детей и страшно истощенную частыми родами, как вообще бывает с женами меланхоликов.
На больших булевских часах столовой пробило двенадцать.
С последним ударом граф придвинулся к столу, хотел как будто что-то сказать, но остановился, вздохнул и тоскливо приподнял сначала одну бровь, потом другую.
– Отчего же детей нет? – торопливо спросила графиня, поглядывая на мужа, потом на тетю Соню, – мисс Бликс знает, что граф любит, чтобы дети всегда завтракали ровно в двенадцать часов; скажите мисс Бликс, что завтрак давно готов! – обратилась она к буфетчику.
Но в эту самую минуту один из лакеев растворил настежь двери, и дети, сопровождаемые англичанкой и швейцаркой, вошли в столовую.
Завтрак прошел, по обыкновению, очень чинно.
Расслабленные нервы графини не выносили шума. Граф вообще не любил, чтобы дети бросались на шею, громко играли и говорили; сильные изъявления каких бы то ни было чувств пробуждали в нем всегда неприятное ощущение внутреннего стеснения и неловкости.
На этот раз по крайней мере граф мог быть довольным. Зизи и Паф, предупрежденные Верочкой, не произнесли слова; Верочка не спускала глаз с сестры и брата; она заботливо предупреждала каждое их движение.
С окончанием завтрака мисс Бликс сочла своею обязанностью заявить графине, что никогда еще не видала она, чтобы дети вели себя так примерно, как в эти последние дни. Графиня возразила, что она уже слышала об этом от сестры и потому распорядилась, приказав взять к вечеру ложу в цирке.
При этом известии Верочка, так долго крепившаяся, не могла больше владеть собою. Соскочив со стула, она принялась обнимать графиню с такою силой, что на секунду совершенно заслонила ее лицо своими пушистыми волосами; таким же порядком подбежала она к отцу, который тотчас же выпрямился и из предосторожности поспешил отвести левую руку, державшую мундштук с пахитоской. От отца Верочка перебежала к тете Соне, и тут уже пошли поцелуи без разбору, и в глаза, в щеки, в подбородок, в нос – словом, всюду, где только губы девочки могли встретиться с лицом тети. Зизи и Паф буквально проделали тот же маневр, но только, надо сказать, – далеко не с таким воодушевлением.
Верочка между тем подошла к роялю, на котором лежали афишки; положив руку на одну из них, она обратила к матери голубые глаза свои и, вся замирая от нетерпения, проговорила нежно вопрошающим голосом:
– Мама?… можно?.. Можно взять эту афишку?..
– Можно.
– Зизи! Паф! – восторженно крикнула Верочка, потрясая афишкой, – пойдемте скорее!.. Я расскажу вам все, что мы сегодня увидим в цирке; все расскажу вам!.. Пойдемте в наши комнаты?..
– Верочка!.. Верочка! – слабо, с укором, проговорила графиня.
Но Верочка уже не слышала; она неслась, преследуемая сестрою и братом, за которыми, пыхтя и отдуваясь, едва поспевала мисс Бликс.
В игральной комнате, освещенной полным солнцем, стало еще оживленнее.
На низеньком столе, освобожденном от игрушек, разложена была афишка.
Верочка настоятельно потребовала, чтобы все присутствующие: и тетя Соня, и мисс Бликс, и учительница музыки, и кормилица, вошедшая с младенцем, – все решительно уселись вокруг стола. Несравненно труднее было усадить Зизи и Пафа, которые, толкая друг друга, нетерпеливо осаждали Верочку то с одного бока, то с другого, взбирались на табуреты, ложились на стол и влезали локтями чуть не на середину афишки. Наконец с помощью тети и это уладилось.
Откинув назад пепельные свои волосы, вытянув шею и положив ладони на края афишки, Верочка торжественно приступила к чтению.
– Милая моя, – тихо произнесла тетя Соня, – зачем же ты читаешь нам, в каком цирке, в какой день, какого числа; все это мы уже знаем; читай лучше дальше: в чем будет заключаться представленье…
– Нет уж, душечка тетя; нет уж, ты только не мешай мне, – убедительно и с необыкновенною живостью перебила Верочка, – ангельчик тетя, не мешай!.. Уж я все прочту… все, все… что тут напечатано… Ну, слушайте:
– «Парфорсное упражнение на неоседланной лошади. Исполнит девица…» Тетя, что такое парфорсное?
– Это… это… Вероятно, что-нибудь очень интересное… Сегодня сами увидите! – сказала тетя, стараясь выйти из затруднения.
– Ну, хорошо, хорошо… Теперь все слушайте; дальше вот что: «Эквилибристические упражнения на воздушной трапеции…» Это, тетя, что же такое трапеция?.. Как это будет? – спросила Верочка, отрываясь от афишки.
– Как будет? – нетерпеливо подхватила Зизи.
– Как? – произнес в свою очередь Паф, посматривая на тетю киргизскими глазками.