Гузла
Шрифт:
И набрали они много добычи — коз и козлят, и драгоценное оружие, и богатые ткани, и деньги. Захватили они также красавицу турчанку.
Поделили они коз и козлят, и оружие, и ткани: половину взял Любович, другую — Чирил Збор. Только женщину не смогли они поделить.
Оба они хотели отвезти ее в свою землю, потому что обоим она полюбилась, и в первый раз в жизни возникла меж ними ссора.
Но Иво Любович промолвил: «Напились мы с тобою водки и сами не знаем, что делаем. Вот проспимся — завтра утром спокойней потолкуем об этом деле...» Улеглись они на одну циновку и проспали до самого утра.
Первым проснулся Чирил Збор; принялся он
Тогда и Чирил сел, и смотрел он то на турчанку, то на своего друга, а порой смотрел на ханджар, что был у него за поясом.
А дружинники, которые воевали вместе с ними, говорили промеж себя: «Что-то теперь будет? Разорвут ли побратимы дружбу, в которой они поклялись перед богом?»
Долго они сидели, потом встали оба зараз. И схватил Иво Любович рабыню за правую руку, а Чирил Збор — за левую.
Из глаз их струились крупные слезы, словно капли грозового дождя. Выхватили они свои ханджары, и оба зараз вонзили в грудь молодой рабыни.
«Лучше басурманке погибнуть, чем нашей дружбе!» И пожали они друг другу руки, и с тех пор уже никогда но бывало между ними вражды.
Добрую эту песню сложил Степан Чипила, молодой гузлар.
Гаданьи [126]
Между Сералем и Островичем распря: мечи вынуты из ножен, земля уже шесть раз пила кровь храбрецов. Много вдов успели уже осушить слезы, не одна мать еще рыдает.
И в горах и в долине бьются Сераль и Острович, словно два оленя из-за самки. Два племени истекают кровью, а вражда их все не утихает.
Старый вождь, один из знатнейших в Серале, призывает свою дочь: «Подымись к Островичу, Елена, зайди в самое селенье, подсмотри за нашими врагами. Я хочу закончить войну, которая длится уже целых шесть лун».
126
Говорят, что эту песню очень любят в Черногории; в первый раз я ее слышал в Наренте. (Прим. автора.)
Надела Елена свою шапочку с серебряным позументом и красный расшитый плащ [127] . Обула она прочные башмаки бычьей кожи [128] и на закате солнца пошла в горы.
Островичские беи собрались у костра. Одни чистят ружья, другие набивают патроны. Гузлар сидит на охапке соломы, помогает им коротать время.
Самый молодой из беев, Гаданьи, устремил свой взор на долину. Видит он, идет кто-то оттуда подглядеть, что у них творится. Вскочил он и схватил свое длинное ружье, украшенное серебром.
127
В Черногории женщины всегда выполняют роль шпионов. Однако их щадят те, чьи военные силы они разведывают, хотя бы намерения этих женщин им были известны. Причинить малейшую обиду женщине враждебного племени — значит обесчестить себя навеки. (Прим. автора.)
128
По-иллирийски — опанки: подошва сыромятной кожи, прикрепленная к ноге ремешками; ступня ноги прикрыта полосатой вязаной материей. Такую обувь носят женщины и девушки. Как бы богаты они ни были, до замужества им полагается носить опанки. А после свадьбы они, если желают, могут носить другую обувь, называемую пашмаки, то есть сафьяновые туфли, как у турецких женщин. (Прим. автора.)
«Смотрите, друзья, там враг крадется к нам в ночи! И если бы отсвет костра не блеснул на его шапке [129] , он остался бы не замечен нами. Но теперь-то ему несдобровать, — только бы я не промахнулся».
Он нацелился и спустил курок, и отзвук выстрела прокатился в горах. И тотчас же послышался другой, резкий и тонкий звук. И воскликнул старик Бьетко, отец Гаданьи: «Это крикнула женщина!»
129
Шапки украшаются золотыми бляхами и блестящим галуном. (Прим. автора.)
«Горе нам, горе! Позор на племени нашем! Он убил женщину, а не мужчину, вооруженного ружьем и ятаганом!» Схватил каждый из них по головешке, чтобы лучше рассмотреть, в чем дело.
Увидели они бездыханное тело прекрасной Елены, и краска бросилась им в лицо. А Гаданьи воскликнул: «Позор мне, я убил женщину! Горе мне, я убил свою милую!»
Мрачно взглянул на него Бьетко. «Уходи отсюда, Гаданьи, ты обесчестил наше племя. Что скажут серальцы, когда им станет известно, что мы убиваем женщин, как бандиты-гайдуки [130] ».
130
Имя гайдука для жителей богатых сел звучит почти как оскорбление. (Прим. автора.)
Тяжко вздохнул Гаданьи. Посмотрел он в последний раз на отцовский дом, вскинул на плечо свое ружье и спустился с родимых гор, чтобы поселиться в дальних краях.
Эту песню сложил Иво Вески, лучший из гузларов. А кто хочет узнать конец повести о Гаданьи, пусть вознаградит гузлара за нелегкий его труд.
Опираясь на длинное ружье [132] , стерег я своих коз. Стояла палящая жара; пес мой улегся в тени, и под каждой травинкой весело стрекотали кузнечики.
131
Думают, что эта вторая часть сложена другим певцом. (Прим. автора.)
132
Мужчины никогда не выходят из дому безоружными. (Прим. автора.)
И увидел я: из ущелья выходит красивый юноша. Порвано его платье, но сквозь лохмотья виднеются остатки золотого шитья. За плечами — длинное ружье, украшенное серебром, а на поясе ятаган.
Подошел он ко мне, поклонился и молвил: «Скажи мне, брат: не это ль земля Островичского племени?» Тут не смог я удержаться от слез и от тяжелого вздоха. «Да», — ответил я.
Тогда он сказал: «Процветал некогда Острович, горы были покрыты его стадами, четыреста ружей его воинов блистали на солнце. А теперь не видно здесь никого, кроме тебя да нескольких жалких коз».
И тогда я ответил: «Да, богат был Острович. Но постиг его великий позор, а с позором пришла беда. Одолел Островича Сераль с тех пор, как юный Гаданьи убил прекрасную Елену».
«Расскажи мне, брат, об этом деле». — «Серальцы нахлынули, как поток; перебили они наших воинов, разорили наши посевы, продали наших детей басурманам. Прошла наша слава!»
«А скажи мне, какая участь постигла старого Бьетко?» — «Как увидел он гибель родного племени, поднялся он на ту скалу и стал звать своего сына Гаданьи, что ушел в дальние края.