Гвардейцы в воздухе
Шрифт:
По" докладам летчиков, на обоих подозрительных самолетах коки воздушных винтов голубые с желтой окантовкой. Как позже выяснилось, такой окраски коков винтов истребителей на нашем фронте не было. Значит, враг маскировался, бросался на любые уловки, использовал даже наши самолеты для нанесения неожиданного удара.
31 августа 1944 года гвардии капитан Шардаков во главе шестерки Ла-5 прикрывал штурмовиков Ил-2, действовавших на Сандомирском плацдарме.
У цели из облачности появились четыре Ме-109. Один из них, не задумываясь, пошел в атаку на штурмовиков. Шардаков в паре с Трутневым резко развернули
Выйдя из боевого разворота, наша пара устремилась в лобовую атаку на оставшиеся вверху вражеские машины, но те ретировались в облака.
Когда наши истребители возвратились на аэродром, Шардаков собрал летчиков и кратко разобрал результаты боевого вылета. Подошел капитан Григорий Яковлев - заместитель начальника штаба полка по оперативной части. Записал в блокнот все услышанное, чтобы затем доложить в штаб дивизии.
Под конец спросил Шардакова.
– А что стало с тем Ме-сто девять, которого вы атаковали?
– К сожалению, сам я не видел. Но летчик Полунин подтверждает, что "мессершмитт" был сбит. Да вы сами спросите его.
Так и доложили в дивизию, что в бою Шардаков атаковал один "мессер", но результата не наблюдал.
Это было 31 августа, а 4 сентября во время ужина в столовую доставили "трофей" - фашистского летчика.
Как оказалось, одна из пушечных очередей Шардакова попала в заливной бензобачок, самолет загорелся. Фашист покинул машину на последнем своем "королевском" развороте.
К концу августа противник, израсходовав все свои резервы и убедившись в бесплодности атак на Сандомирский плацдарм, перешел к обороне. На нашем участке фронта наступила, как говорят штабные работники, оперативная пауза.
Вплоть до декабря летчики вылетали, главным образом, на "свободную охоту". По нескольку раз в день мелкие группы, пары, четверки, маскируясь облачностью, уходили за линию фронта, на глубину восемьдесят - сто километров, и там высматривали удобные цели. Они атаковали колонны автомашин, железнодорожные эшелоны и скопления пехоты. Кроме того, полк вел систематические полеты на разведку ближайших тылов противника.
В строю истребителей.
Однажды на одном из полевых аэродромов к командиру первой эскадрильи Попкову подошел летчик с По-2 Алексей Калугин.
– Товарищ гвардии капитан, - сказал он, мучительно краснея, - прошу принять к себе. Хочу освоить "лавочкин".
Попков сочувственно улыбнулся. Ведь начинал войну Калугин летчиком-истребителем на "чайке". Был ранен. После выздоровления ему разрешили временно полетать на По-2, обслуживающем штаб дивизии. "Временно" затянулось на два года. Это на фронте-то!
Конечно, парня не покидала мечта сесть за штурвал истребителей авиационных конструкторов Яковлева или Лавочкина. Попков переговорил с начальством. Так Алексей Калугин оказался в его эскадрилье.
Комэск, несмотря на занятость, сам наметил программу по освоению Калугиным сначала учебного, а затем боевого самолета Ла-5.
Наконец программа завершена: отработаны все элементы полета, проведены воздушные бои, стрельба по конусу и щитам. Летчик готов к выполнению боевой задачи.
В первых полетах на линию фронта Калугин летал ведомым у Виталия Попкова. Это была большая честь для молодого летчика-истребителя. До конца войны он успешно участвовал в боях, за что был награжден несколькими орденами.
Кстати, уже после войны, зорко охраняя наше мирное небо, воспитанник полка гвардии капитан Алексей Калугин посадил иностранный самолет, пытавшийся производить разведку.
Мы снова перебазируемся.
Полевой аэродром Дзежковице. Взлетная полоса как бы зажата двумя рядами высоких пирамидальных тополей. Отсюда в дни затишья летчики съездили в бывший фашистский концлагерь возле города Люблина - Майданек. Это была одна из крупнейших в Европе "фабрик смерти". Даже сами гитлеровцы называли ее лагерем уничтожения. Сколько тысяч людей было истерзано, замучено, сожжено здесь! Сколько крови впитала в себя земля, сколько стонов слышала она! Уму непостижимо.
Камеры-душегубки. За пятнадцать минут в них уничтожали по сто - сто пятьдесят человек.
– Вот изверги, - переговаривались между собой летчики. - Смотрите, как придумали!
Чтобы не раздевать людей после удушья, пригоняли очередную партию, предназначенную для уничтожения, якобы в баню. Те снимали одежду, шли как бы в душевую, а на самом деле в газовую камеру. Двери камер герметически закрывались, пускался газ, и люди гибли,
Увидели гвардейцы в камере и глазок, в который палачи хладнокровно наблюдали за агонией людей, отравленных газом. Рядом находились целые штабеля баллонов со смертоносным газом "циклон".
Осмотрели вагонетки для транспортировки жертв в крематорий из пяти печей.
Выслушали рассказ чудом уцелевшего поляка - бывшего узника лагеря смерти. Показывая на барак, на окнах которого были нарисованы красные кресты, он сказал: "Думаете, здесь немцы оказывали помощь больным? Нет! Здесь они выкачивали из людей кровь и отправляли на фронт. Так называемые немецкие "врачи" проводили в этом бараке страшные медицинские эксперименты на живых людях".
Потрясающее впечатление произвел осмотр складов личных вещей... Солдатские сапоги, а рядом маленькие, изящные туфли девушки, башмаки пожилой женщины и детские туфельки. Целые тюки женских волос. Все это деловито собирали, в железнодорожных составах отправляли в Германию.
Попавшие в один из ста сорока четырех бараков живыми не возвращались. Одних сразу ждала смерть, другие проходили путь мучений. По мере того, как покидали узников силы, их перевозили из блока в блок, продвигая все ближе к крематорию.
Молча осмотрели летчики последний барак, примыкавший к дьявольским печам, которые дымили день и ночь. Провожатый сказал, что, когда ветер из лагеря нес дым на город, там невозможно было дышать.
Как потемнели лица однополчан! Возвращались молча. За все фашисты должны ответить сполна. За все!