Гвен Винн. Роман реки Уай
Шрифт:
Негромкий стук в дверь сообщает ему, что к ловушке прикоснулись; и, отвечая на это сигнал, он говори:
– Это ты, Джек Уингейт? Конечно, ты. Входи!
И Джек Уингейт входит.
Глава пятьдесят девятая
Странные вещи
Вступившего на порог молодого лодочника тепло приветствуют старший собрат по веслу и ее больше покрасневшая девушка, у которой щеки от огня и так раскраснелись.
Старый Джо, сидящий у камина в большом плетеном кресле собственного изготовления, приглашает Джека садиться напротив, оставив место для кулинарных приготовлений Эми. Необходимо еще добавить несколько черточек, приготовить соус, прежде чем подавать ужин; и она занимается этим.
Хозяин и гость разговаривают, не обращая на нее внимания, в основном о реке,; здесь Джо выступает как настоящий пророк. Джек тоже всю жизнь провел на берегах Уая; но у Джо этих дней больше, и он дольше живет по соседству. Рано еще начинать более серьезный разговор, хотя они обмениваются время от времени мслями о том, что происходит в Ллангоррене. Эти происшествия по-прежнему окутаны тайной. И если на лице старого лодочника появляется тень, она быстро проходит, когда он смотрит на накрытый племянницей стол, со вкусом украшенный фруктами и поздними осенними цветами. Это напоминает старику о многих прекрасных рождественских вечерах, проведенных в большом служебном зале Корта, под падубом и омелой, за чашами дымящегося пунша и тарелками с горящим «хватай дракона» (Святочная игра, в которой хватают изюминки с блюда с горящим спиртом. – Прим. перев.).
Гость тоже кое-что знает об этом зале, но сейчас не хочет вспоминать. Ему больше нравится ярко освещенная комната, в которой он сейчас сидит. В круге яркого света, окруженный приятными вещами, он почти весел – почти снова стал самим собой. Мать говорила ему, что неправильно вечно горевать, даже греховно. Сейчас, наблюдая за этой грациозной девушкой, без устали суетящейся на кухне, и все это ради него, он начинает думать, что, возможно, в словах матери правда. Горе его теперь переносится лече, чем много дней подряд. Не в том дело, что он изменил памяти Мэри Морган. Это совсем не так. Чувства его естественны и неизбежны. Когда перед глазами такая прекрасная девушка, он не был бы мужчиной, если бы она не произвела на него впечатление.
Но его отношение к Эми Прис не вышло за пределы уважительного восхищения. Однако это восхищение может стать еще теплей, набрать силу со временем. Возможно, это произойдет сегодня вечером: ибо красота девушки такова, что на нее невозможно взглянуть и не пожелать посмотреть вторично. И она обладает не только красотой, а даром не таким редким, но гораздо более ценимым Джеком Уингейтом – скромностью. Он уже заметил ее застенчивое, даже робкое поведение и видит его сейчас; ибо он не впервые в ее обществе; какой контраст с другой служанкой Корта – Клариссой! И вот он опять видит то же самое, когда она движется по веселой кухне, в свете горящих углей – лучших углей из Форест Дина.
Он думает об этом, сидя за столом; она сидит во главе стола, визави с дядей, и распределяет блюда. Его восхищение не слабеет, потому что блюда, которыми она угощает, восхитительны. Он не привык к таким пирам: мать не может так готовить; как уже говорилось, Эми немного художник в кулинарии. Из нее получится превосходная жена, учитывая все обстоятельства; возможно, позже Джек Уингейт тоже сможет так думать; но не сейчас – не сегодня вечером. У него нет таких мыслей; не может быть, потому что им по-прежнему владеет печаль.
Разговор за столом в основном ведется между дядей и им, племянница только изредка вставляет слово; темы по-прежнему общие, в основном относящиеся к лодкам и управлению ими.
Так продолжается, пока ужин не съеден; на месте тарелок появляется графин с выпивкой, миска с кусковым сахаром и кувшин с горячей водой, а также стаканы и ложки. Эми знает слабость дяди – стаканчик виски перед сном; в графине ячменное пиво; девушка знает, что сегодня он выпьет не один стаканчик, и поэтому ставит котелок на каминную решетку.
Уже поздно, хозяин явно хочет наедине поговорить с гостем о чем-то серьезном, поэтому Эми спрашивает, не нужно ли им еще чего-нибудь.
Получив отрицательный ответ, она желает обоим спокойной ночи, уходит в маленькую спальню, так красиво убранную для нее, и ложится в постель.
Но засыпает не сразу. Долго лежит, думая о Джеке Уингейте, чей голос она изредка слышит как отдаленный гомон. Femme de chambre, конечно, прижалась бы ухом к замочной скважине, чтобы узнать, о чем говорят. Но английская девушка выросла совсем в другой школе; и если она лежит без сна, то не из любопытства, а из-за более благородных чувств.
Как только она выходит, старый Джо, который уже какое-то время ерзал, придвигает стул ближе к столу и приглашает гостя сделать то же самое; пунш уже приготовлен, и они сдвигают стаканы.
– Твое здоровье, Джек.
– И ваше также, Джо.
После такого обмена экс-Харон, которого больше не сдерживает присутствие третьего человека, пускается в диалог, совершенно отличный от того, что был раньше. Его предмет – прежний обитатель дома, в котором теперь живет он сам.
– Странный парень этот Коракл Дик, верно, Джек?
– Конечно. Но почему вы спрашиваете? Вы его и раньше хорошо знали.
– Не так хорошо, как сейчас. Он никогда не приходил в Корт, только раз, когда его привели: старый сквайр поймал его на браконьерстве. Боже, какая перемена! Теперь он управляющий поместья.
– Вы говорите, что теперь знаете его лучше? Что-то узнали о нем недавно?
– Узнал, и многое.
– Если не возражаете, расскажите мне, я хотел бы послушать, что это такое.
– Ну, во-первых, Дик Демпси занимался кое-чем, помимо браконьерства.
– Для меня это не новость. Я давно подозревал его в худших занятиях.
– А была среди них подделка денег?
– Нет, об этом я не думал. Но считаю, что он на все способен, и на это тоже. А почему вы думаете, что он фальшивомонетчик?
– Ну, не скажу, что он фальшивомонетчик. Может, он эти деньги не делал, но точно распространял их.
– Распространял!
– Вот они! – отвечает Джо, доставая из кармана небольшой холщовый мешочек и высыпая на стол его содержимое – больше двух десятков монет, по всей видимости каждая в полукрону.