Гвен Винн. Роман реки Уай
Шрифт:
– Вы имеете в виду язык le bracconier?
У нее есть основания бояться этого.
– Нет, ни в малейшей степени. Он в руках жнеца, который совсем близко поднес серп.
– Значит, он умирает?
В словах женщины никакого сочувствия, скорее обратное.
– Да, – отвечает собеседник так же безжалостно. – Я только что был у его постели.
– От простуды, которую подхватил в ту ночь?
– Да; отчасти причина в этом. Но больше от лекарства, которое получил от простуды, – добавляет он с дьявольской улыбкой.
– Что это значит, Грегори?
– Только то, что мьсе Дик бредил, и я решил, что это опасно. Слишком много он говорил.
– Вы что-то сделали, чтобы заставить его молчать?
– Сделал,
– Что?
– Дал ему снотворное.
– Но он проснется, и тогда…
– Тогда я дам ему новую дозу успокоительного.
– Что за успокоительное?
– Инъекция.
– Инъекция! Никогда о таком не слышала. Даже названия не знаю.
– Замечательное средство – от болтливого языка!
– Вы возбуждаете мое любопытство. Расскажите,как оно действует.
– О, это очень просто, исключительно просто. В кровь вводится капля жидкости – не обычным путем, через рот, а прямо в вену. Процесс сам по себе очень легкий, как знает теперь любой практикующий врач. Дело в жидкости, которую вводят. Я знакомился с этим искусством в Италии, земле Лукреции и Тофаны (Знаменитые отравительницы. – Прим. перев.), где эта ветвь знаний по-прежнему процветает. В других местах она мало известна. И хорошо, иначе стало бы гораздо больше вдовцов и особенно вдов.
– Яд! – невольно восклицает она, добавляя робким шепотом: – Это правда, Грегори?
– Яд? – протестующим тоном повторяет он. – Слишком простое слово, и слишком вульгарна связанная с этим мысль для такой тонкой операции, которую я осуществил. Возможно, в случае с мсье Кораклом результат будет аналогичен, но симптомы совсем другие. Если я не ошибся в своих расчетах количества, через три дня мсье Коракл уснет вечным сном; и ни один медицинский эксперт во всей Англии не найдет в ним ни следа яда. Так что больше не расспрашивайте, cherie. Удовлетворитесь тем, что инъекция всегда к вашим услугам. И благодарны, что она не будет применена к вам, – добавляет он с сардонической улыбкой.
Она вздрагивает и отшатывается – не от отвращения при этом мерзком признании, а от страха. Хоть она не новичок в преступлениях, он кажется самим их воплощением! Она давно знает, что он способен на все, и теперь, кажется думает, что он обладает и способностью знаменитого василиска – одним своим взглядом убить ее!
– Ба! – восклицает он, видя ее страх, но делая вид, что истолковывает его по-другому. – К чему столько эмоций из-за такого ничтожества? У него не остается вдовы, чтобы его оплакивать – безутешно, как вы. Ха-ха! К тому же для нашей безопасности – общей безопасности – его смерть так же необходима, как та, предыдущая. После того, как мы убили птицу, угрожавшую уничтожить наш урожай, было бы глупостью оставлять стоять пугало. Хотел бы я, чтобы между нами и полной безопасностью стоял только он.
– Неужели есть еще что-то? – спрашивает она; страх ее принимает новое направление; она видит тень на его лице.
– Конечно, есть.
– Что?
– Это маленькое дельце с монастырем.
– Mon Dieu! Мне казалось, что все организовано безопасно.
– Вероятно, на словах. Но в мире нет ничего безопасного, кроме денег, да и то только в твердой валюте и в наличных. И даже в лучшем случае нам придется отрезать большой кусок, чтобы удовлетворить алчность тех, кто нам помогал, – господ иезуитов. Если бы я какой-нибудь волшебной палочкой сумел превратить почву Херефордшира в корабль, я обманул бы и их; как уже сделал один раз, заставив их поверить, что я один из самых пылких их последователей. И тогда, chere amie, мы сразу переместились бы из Ллангоррен Корта во дворец на озере Комо (Озеро в северной Италии. – Прим. перев.), где небо ласковое, где на ветру шепчется мирт и где есть все те безделушки, с помощью которых поддельный принц мсье Балвера (Английский писатель начала девятнадцатого века. – Прим. перев.) обманул дочь хозяина магазина. Ха-ха-ха!
– Но почему нельзя это сделать?
– Ах! Есть слово невозможно , если хотите. Что! Превратить большое поместье в несколько тысяч акров земли мгновенно в наличные, как будто продаешь стадо овец! Это невозможно нигде, тем более в этой медлительной Англии, где люди дважды – двадцать раз! – пересчитывают деньги, прежде чем расстаться с ними. Даже заложить поместье нельзя за несколько недель – может, даже месяцев, – не потеряв при этом большую часть его стоимости. Но мы должны ждать bona fide (Честный, настоящий, лат. – Прим. перев.) продажи, и это с нависшей над нами тучей! Проклятие! С самого начала были допущены грубые ошибки по вине мсье, votre mari (Вашего супруга, фр. – Прим. перев.). Если бы он согласился с тем, что я предлагал с самого начала, и поступил бы с мадмуазель так, как следовало, он, может быть, и сам еще был бы … этот глупец и мягкосердечный пьяница! Ну, теперь нет смысла бранить его. Он заплатил за свою ошибку. И не нужно слишком бояться предчувствий, какими бы темными они ни были. В конце концов все может кончиться хорошо, и мы удалимся в полночь спокойно и удобно. Как будет волноваться моя паства на переправе Рага, когда, проснувшись однажды утром и протерев глаза. обнаружит, что пастырь ее покинул! Комичная сцена! Я бы хотел ее увидеть! Ха-ха-ха!
Она присоединяется к его смеху, потому что шутка неотразима. И пока они еще смеются, прикосновение к двери сообщает им и том, что слуга просит разрешения войти.
Заходит дворецкий с серебяным подносом, на котором лежит желтый конверт – только что доставленная телеграмма.
На конверте адрес «Преподобному Грегори Роже, переправа Рага, Херефордшир»; в конверте телеграмма, отправленная из Фолкстоуна. В ней говорится следующее:
«Птица улетела из клетки.Prenezgarde(Берегитесь, фр. – Прим. перев.)!»
Очень удачно для фальшивого священника и его chere amie, что дворецкий вышел до того, как они прочли телеграмму. Как ни загадочно содержание ее, мужчина и женщина сразу его поняли. Телеграмма подействовала на них очень сильно. Он молчит, словно оглушенный, лицо у него побледнело; она испускает крик – наполовину ужаса, наполовину гнева.
Но это последний громкий звук, который она произносит в Ллангоррене. И священник больше не говорит громко и властно. Оставшиеся часы ночи оба проводят не как владельцы дома, а как воры, его обкрадывающие.
До рассвета этих двоих можно увидеть неслышно переходящими из комнаты в комнату. Сопровождает их только Кларисса; она держит свечу. Они опустошают ящики и секретеры, отбирают вещи легкие, но ценные и упаковывают в чемоданы и дорожные сумки; на рассвете все это отвозится на ближайший железнодорожный вокзал в одной из карет Корта; в карете сидят священник и мадам Мердок;; ее femme de chambre на облучке рядом с кучером, которому сообщается, что они отправляются в путешествие по континенту.
Так оно и было; но из этого путешествия они не вернулись. Напротив, им пришлось путешествовать гораздо дальше, чем они намеревались, и в таком направлении, которое им и не снилось: через несколько лет их карьера оборвалась ссылкой на каторгу в Кайенну за преступления, совершенные на юге Франции. Так сообщается в марсельском «Семафоре».