Гвоздь программы
Шрифт:
Собственно, что я о нем знала? Только то, что он, подобно свинье, искал любую лужу грязи, дабы там поплескаться вволю. Его друзьями были фашисты, сатанисты, какие-то темные личности с криминальным прошлым — как будто в тени их преступлений он сам мерк. Или — пытался забыть что-то, что мучило его? Обычно нас больше всего преследуют тени из нашего прошлого, призраки, которым мы причинили боль… Но, на мой взгляд, Тарантул относился к тому разряду людей, которые не мучаются угрызениями совести. Впрочем, иногда люди склонны казаться хуже, чем они есть…
Задав себе вопрос, почему мне не нравился Тарантул, я быстро выстроила логический ряд. Начинался он с его маленьких, но выпученных глазок. Собственно, не самих этих бесцветных буравчиков, а какой-то немыслимой похоти, с трудом в них помещавшейся. Еще меня раздражали его толстые пальцы и манера чистить нос в присутствии дам. Но все это — внешние раздражители. А что же из внутренней сути мешало мне воспринимать Тарантула?
Подумав, я решила, что это прежде всего его песни. Они воспевали зло, насилие, кровь. Утверждали тот убогий взгляд на ницшеанство, который мне казался просто недоделанным. Мне иногда вообще становится искренне жаль беднягу Фридриха, потому что его взяли да и причислили к философам.
Стоп, Александрина. А не является ли и Тарантул маской некоего Кретова Саши, у которого не сложились отношения с окружающим миром? И вот он пытается спрятать свое ранимое «я» под личиной уродца, неспособного на добро. Может быть, Тарантул — просто плод воображения Кретова, его попытка закрыться от окружающего мира?
Конечно, было глупо домысливать то, к чему у тебя пока не было никаких оснований. Лариков как раз отправился добывать сведения о прошлом Тарантула у Кайзера и компании, а я должна его дождаться, дабы потом опросить свидетелей.
Сердце мое колотилось от радости. Я уже представляла себе новую звезду частного сыска по имени Александра Данич — грозу преступников! Потешив свое тщеславие всевозможными картинами, я даже помурлыкала от удовольствия. Потом я перевоплотилась в мисс Марпл, но этот образ почему-то мне не очень понравился.
Оторвавшись от мечтаний, я посмотрела на часы. Лариков что-то очень долго выяснял обстоятельства прошлой жизни Тарантула, поскольку отсутствовал уже третий час.
Моя натура еще не приучилась к терпеливому ожиданию, столь необходимому для детектива, и я начала потихоньку нервничать.
Ожидание мое затягивалось…
Впрочем, почему бы мне самой не попытаться что-то выяснить? Я вспомнила про свою давнюю знакомую, которая должна была наверняка знать про Тарантула немало. Во всяком случае, раньше Ирина Тропинина была в рок-тусовке! Значит, встречалась и с Тарантулом. А с Ириной у меня были неплохие отношения.
Поэтому я набрала ее номер телефона.
По счастью, Ирина оказалась дома. Впрочем, род ее занятий — Ирина была художницей — располагал к пребыванию дома. Мастерской ей служила собственная комната, да Ирина и не протестовала, поскольку «дома и стены помогают».
Трубку она подняла сразу.
— Сашка! — обрадовалась она. — Как поживаешь? Работу нашла?
Изложив ей вкратце все, что со мной произошло, я перешла к делу и спросила насчет Тарантула.
— Сашка Кретов? А почему он тебя интересует?
— Видишь ли, Ирина, его пытались убить…
Она замолчала. Кажется, я слишком ретиво начала расследование, тоскливо подумала я.
— Убить? — переспросила она.
— Да, — вздохнула я.
— О Господи… Кошмар какой!
Ирина, похоже, была близка к слезам. Надо же, я нечаянно попала на человека, испытывающего к Тарантулу симпатию? А я от утонченной Ирины этого и не ожидала, признаться…
— Ты хорошо его знаешь? — поинтересовалась я.
— Да. Хорошо.
Меня раздирало любопытство, что могло их связывать. Но я боялась допустить оплошность. Поэтому предпочитала дать Ирине возможность самой сказать, сколь близким было их знакомство.
— Мы были женаты.
Я потеряла от удивления дар речи. Этого я даже помыслить не могла, ей-богу! Ирина — и Тарантул?!
— Если хочешь поговорить — приезжай, — предложила Ирина. — Потому что Тарантул — не та личность, обсуждать которую можно по телефону.
— Сейчас, только дождусь Ларчика, — пообещала я. — Ты будешь дома весь вечер?
— Да.
Мы договорились, что я подъеду около восьми. Я повесила трубку и посмотрела на томик Вийона, лежащий передо мной…
— «Скажи, в каких краях они…» — пробормотала я первую строчку «Баллады о дамах былых времен».
И опять не поняла этой маленькой подсказки.
— «А наутро выпал снег после долгого огня, этот снег убил меня, погасил короткий век»…
Пенс слушал Шевчука и подпевал ему тихонько, изо всех сил пытаясь сдерживаться. Боль и страх — как это надоело Пенсу, кто бы знал!
Он вспоминал, как было хорошо раньше, пока эта чертова боль и этот чертов страх не появились на пороге и не проникли в его, Пенсову, жизнь.
С кухни доносилось звяканье посуды. Все так привычно и так страшно именно из-за этой привычности.
Утром он смотрел в глаза Хозяина, и это было так же, как смотреть в глаза собственной смерти. Почему-то сейчас Пенс был на все сто процентов уверен, что из этой патовой ситуации ему нипочем не выбраться. Сашка наивная девчонка, если думает, что ей удастся.
— «Погасил короткий век», — усмехнулся Пенс, потому что нисколько не сомневался, что его век будет погашен. Даже если продать «Судзуки», все равно он не сможет набрать денег.
Оставался один выход — самому выйти навстречу смерти и принять ее удар.
Возможно, так ему удастся спасти мать, Сашку и всех, кто оказался благодаря Пенсу втянутым в эту грязную историю.
Он сидел, сцепив пальцы рук, и раскачивался, пытаясь сдержать рвущийся стон. О, как ему не хотелось уходить.
В дверь позвонили. Мать показалась на пороге, растерянная и недоуменная.