Гвозди (журнальная версия)
Шрифт:
— Сам… Только банку не сам приколачивал. Ее Володя прибил. Знаешь его?
— Ленинградец? Знаю, — сказал Борька. — Хороший парень.
Воскресенье было теплым, шел липкий снег. Костик с утра строил у забора блиндаж. Вырыл в сугробе яму, окружил ее стенкой из снежных кирпичей и выбрался наружу, чтобы придумать, как сделать крышу.
Тут он увидел Володю. Володя стоял посреди двора и, видно, не знал, чем заняться.
— Эй, здорово! — крикнул Костик. — Айда играть!
Володя
— Здравствуй… А как играть? Ты что построил?
— А хоть что! Можно, чтобы это штаб был, а можно, чтобы землянка у партизан.
— Это похоже на убежище, — серьезно сказал Володя. — Давай играть в воздушную тревогу.
— Давай!
Володя ухватил в каждую варежку по снежному комку (это были бомбы), раскинул руки и загудел, как «юнкерс». Двинулся по широкому кругу, чтобы зайти Костику в тыл.
Не на такого напал!
Костик моментально слепил тугой снежок.
— Батарея, огонь! Б-бах!
Снежок попал Володе в подбородок. «Бомбардировщик» прервал полет и уронил бомбы. Володя взялся за лицо, постоял несколько секунд и тихо сказал:
— Ты совсем глупый. Когда бывает воздушный налет, население не кричит «бах», а прячется в щели и убежища.
— А я не население! Я зенитная батарея!
Володя помолчал, вытер варежкой мокрое лицо и вдруг улыбнулся.
— Ну, ладно. Я ведь не знал, что ты зенитная батарея… Подожди, сейчас одну штуку принесу. Бомбы сделаем.
Он, значит, не обиделся. Он сходил домой и принес три капсюля от охотничьих патронов — крошечные медные чашечки с зеркальцами внутри. Если капсюль залепить хлебным мякишем, да нацепить на ручку с пером, да стукнуть о что-нибудь твердое, знаете, как трахает! Костик и Володя так и сделали: они превратились в советские самолеты и сбросили три бомбы на немецкие танки, которые расположились на крыльце.
— Во, грохает! — радостно сказал Костик. — Как настоящая бомба! Ага?
Но Володя ответил тихо и серьезно:
— Что ты. Настоящая как даст — сразу целого дома нет.
— Ты видел? — спросил Костик.
— Еще бы…
«Еще бы», — сказал он, и Костик отчетливо понял, что для Володи война совсем не игра. Володя видел сам, как рассыпаются от бомб дома. На самом деле, а не в кино. Они ведь по правде рассыпаются. И люди гибнут. И большие и маленькие.
А зачем?
Ну что им, этим гадам-фашистам, надо? Ну чего они полезли?!
И ощущение злой беспомощности так резануло Костика, что он даже зажмурился.
Это уже не в первый раз. Такую же злость и бессилие почувствовал Костик, когда папа приехал в отпуск и показал ему свой лейтенантский погон, распоротый пулей.
А если бы чуть в сторону? Значит, пуля в голову или в сердце? И война словно в упор посмотрела на Костика.
Костик пришел домой и стал придумывать бомб. Такую громадную и сильную, чтобы немцы в ужасе бежали до самого Берлина после первого же взрыва. Он хотел начинить ее маленькими бомбочками, чтобы они разлетались во все стороны и взрывались в самой гуще фашистов. На старых газетах он сделал несколько чертежей и решил послать их Калинину. Только надо их перечертить на чистый лист. Костик попросил бумаги у Зины. А она сказала:
— Ну, Костик, ну какой ты конструктор? Лучшие ученые в Советском Союзе изобретают самые сильные бомбы и танки. Они уж как-нибудь справятся. А ты бы лучше примеры решал по арифметике.
Костик рассердился и порвал чертежи.
Вот если бы посоветоваться с Борькой!
Но Борьки нет дома. Он на фанерном комбинате. Он туда почти каждый день ходит:
их класс организовал фронтовую бригаду. Все мальчишки и даже девчонки сколачивают деревянные ящики, будто для посылок бойцам. Но Костик знает, что ни для каких не для посылок. Борька однажды под страшным секретом рассказал Костику, что эти ящики — корпуса для мин. В них кладут взрывчатку, а потом эти штуки подсовывают под немецкие танки. Как рванет — от танка только брызги во все стороны.
— Понял? — суровым шепотом спросил Борька.
— Понял, — тоже шепотом ответил Костик и оглянулся.
— Но если хоть кому-нибудь разболтаешь, будешь самый паршивый предатель, хуже всякого шпиона.
— Ни-ко-му, — сказал Костик. И спросил: — А мне можно с вами?
— Пока нельзя. Надо подрасти.
Спорить бесполезно. Где ему, Костику, до
Борьки! Тот вон какой: большой, сильный, в настоящей командирской гимнастерке, только немного перешитой. Заместитель командира бригады. И два пальца перевязаны бинтом — ударил на работе молотком. Это почти настоящая боевая рана.
Пришел Новый год, 1944-й. Мама принесла елочку. Маленькую елочку, Костику до плеча, но пушистую, аккуратненькую. Из корочек старых Зининых тетрадей Костик склеил флажки и цепи. Тетрадки были еще довоенные, с разноцветными обложками — желтыми, розовыми, голубыми, зеленоватыми и коричневатыми.
Получилось красиво. И, кроме того, сохранились настоящие елочные игрушки: несколько стеклянных шариков, два серебристых картонных дирижабля, ватный заяц с лыжами и одним ухом и звезда из тонкой золотистой бахромы.
Звезду Костик посадил на верхушку. Получилось здорово.
Ни свечек, ни цветных лампочек, конечно, не было. Но Костик отыскал в своем имуществе лампочку от автомобильной фары и двумя тонкими проводками подключил к розетке репродуктора. Как это сделать, ему Борька рассказал. Когда радио работало, волосок лампочки наливался светом. Если громкая музыка — разгорался ярко; если разговор какой-нибудь — тлел, как уголек в догорающей печке. Костик повесил эту лампочку в самой гуще еловых веток, и она светила, будто сказочный огонек в лесу.