Гюго
Шрифт:
Другое дело Жорж Санд или Эжен Сю. Оба они на стороне республиканцев. Эжен Сю избран депутатом и борется в рядах левых.
Если раньше Гюго сквозь пальцы смотрел на политические убеждения своих друзей, то теперь он стал гораздо требовательнее и непримиримее.
Но с Бальзаком, хотя тот и не был республиканцем и даже называл себя монархистом, Гюго никогда не прерывал дружеских отношений. Политические декларации Бальзака шли вразрез с его творчеством. Гюго видел это. Да к тому же с годами Бальзак значительно изменил свое отношение к партии
Бальзака не умели ценить по достоинству. Сколько ударов перенес он! Дважды провалили его на выборах во Французскую Академию, предпочитая ему второсортных литераторов, зато герцогов и графов. Гюго возмущался. Сам он голосовал за Бальзака, всячески поддерживал его кандидатуру, но ничего не добился.
В последние годы они встречались довольно редко. Бальзак несколько раз уезжал в Россию. Он, наконец, женился на польской графине Ганской, руки которой давно добивался.
В мае 1850 года он вернулся в Париж совсем больной.
18 августа Гюго сообщили, что Бальзак при смерти. В тот же вечер Гюго навестил его. Он сам рассказал об этой последней встрече.
Гюго провели в комнату умирающего.
«Это была та самая комната, где я был у него месяц тому назад. Тогда он был весел, полон надежд, он не сомневался в том, что поправится, и со смехом показывал свои опухшие ноги».
Но на этот раз все было по-другому.
Бальзак лежал на кровати красного дерева. «Лицо его было лиловым, почти черным, голова повернута вправо; он был небрит, седые волосы его были коротко острижены, взгляд широко раскрытых глаз неподвижен. Я видел его сбоку, и в профиль он казался похожим на императора.
По обе стороны кровати неподвижно стояли двое — старуха сиделка и слуга…
Женщина и мужчина молчали в каком-то оцепенении, прислушиваясь к хриплому дыханию умирающего. Пламя свечи, стоявшей позади изголовья, ярко освещало висевший над камином портрет цветущего улыбающегося юноши…
Я приподнял одеяло и нашел руку Бальзака. Рука была потная. Я пожал ее. Он не ответил на рукопожатие.
…Сиделка сказала:
— Он умрет на рассвете…
Он умер ночью. Ему был пятьдесят один год.
Хоронили его во вторник… Стоя у гроба, я думал о том, что в этой церкви крестили мою младшую дочь и что я не был здесь с того самого дня. В наших воспоминаниях смерть соприкасается с рождением.
На похоронах был министр внутренних дел Барош. В церкви он сидел у катафалка рядом со мной; по временам он обращался ко мне.
— Это был знаменитый человек, — сказал он.
Я ответил:
— Это был гений.
Траурная процессия проследовала через весь Париж и бульварами дошла до кладбища Пер-Лашез. Когда мы выходили из церкви, шел небольшой дождь; он еще продолжался, когда мы пришли на кладбище. Был один из тех дней, когда кажется, будто плачет небо.
Я шел справа от гроба,
Когда мы стали приближаться к могиле, вырытой на высоком холме, мы увидели, что нас уже ждет огромная толпа…
Весь путь мы прошли пешком.
Гроб опустили в могилу, вырытую рядом с могилами Шарля Нодье и Казимира Делавиня. Священник произнес заупокойную молитву, и я сказал несколько слов».
«Бальзак принадлежал к могучему поколению писателей XIX века, которое пришло после Наполеона», — говорил Гюго…
«Бальзак был одним из первых среди великих, одним из лучших среди избранных… Все его произведения составляют единую книгу, книгу живую, блистательную, глубокую, где живет и движется наша современность, воплощенная в образах вполне реальных, но овеянных смятением и ужасом…
Сам того не зная, хотел он того или не хотел, согласился бы он с этим или нет, творец этого огромного и необычайного произведения принадлежал к могучей породе писателей революционных…»
«Пока я говорил, солнце садилось. Вдали в ослепительных красках заката лежал предо мною весь Париж. Под моими ногами осыпалась земля, и слова мои прерывались глухим стуком комьев земли, падавших на гроб».
При выходе с кладбища Виктора Гюго окружила толпа рабочих. Они приветствовали его, каждый хотел пожать его руку.
— Да здравствует Виктор Гюго! — кричали они.
Да, пока он жив, он будет бороться. Гюго чувствует, что сам он тоже принадлежит к могучей породе писателей революционных.
А враги все наглеют. Карлики, шуты и могильщики, играющие жалкую и страшную пьесу в правительственных палатах, плетут сеть, чтоб удушить республику. Луи Бонапарт вносит в Национальное собрание проект о пересмотре конституции, о продлении срока своих президентских полномочий. Положение становится угрожающим. Оппозиция вступает и борьбу.
17 июля 1851 года Виктор Гюго поднимается на трибуну.
— …Как! Конституция была принята всеобщим голосованием, а вы хотите упразднить ее, ограничив право голоса!.. — обращается он к собранию. — Что ж, поговорим…
Республика или монархия?.. Настало время поставить этот вопрос ребром… Карты на стол! Выскажемся до конца.
Он напоминает собранию о том, как во все времена монархи обкрадывали народ, подрывали основу его благосостояния.
Кто-то справа выкрикивает:
— А поэтам жаловали пенсии!
Другой голос подхватывает:
— Вы, господин Гюго, сами получали ее из королевской шкатулки!
— Вы хотите, чтоб я изложил факты? Они служат к моей чести, и я охотно сделаю это, — ответил Гюго. — Мне было девятнадцать лет…
— Ах, вот оно что! «Бедняжка была так молода».
В рядах большинства хохот, шум.
Гюго возвышает голос.
— Я принял пенсию, но я не просил ее, — говорит поэт и сообщает собранию, как он потом отказался от пенсии, предложенной ему Карлом X.