Гюро
Шрифт:
– Моя мама ни капельки не простужена!
– сказала она.
Дама удивилась.
– Вот и хорошо, - сказала она, - а то сейчас все болеют гриппом.
Мама на секунду растерялась.
– Боюсь, Гюро, что теперь ты простудилась, - сказала она и улыбнулась.
– Может, хочешь бутерброд с яйцом?
Гюро отвернулась к окну, подумала секунду и подняла на маму глаза.
– Мы квиты, - сказала мама.
Она произнесла это самым обычным голосом, и Гюро поняла: мама знает, что они обе вели себя не совсем так, как подобает добрым друзьям.
–
Ей и в самом деле захотелось есть, и от этого стало весело.
Так же весело ей становилось, когда папа называл её жеребёночком, потому что она любила бегать. Больше всего на свете Гюро любила быстро бегать, так быстро, что казалось, будто не бежишь, а летишь. "Жеребёночек Гюро, быстрый как ветер", - говорил папа, и Гюро очень нравилось, когда он так называл её. Но это бывало редко, чаще всего он звал её просто "доченькой", а когда ей хотелось спать, он называл её "соней". А ещё папа звал её "порохом" - это когда она сердилась, и если она сердилась долго, он говорил, что она "злючка-колючка".
– Вкусно, Гюро?
– спросила мама.
– Ага, - ответила Гюро, - давай и мальчику дадим бутерброд.
– Спасибо, ему достаточно булочки, - сказала дама.
– И поскольку вы обе простужены, ему лучше воздержаться от вашего бутерброда.
Гюро кивнула с серьёзным видом, а мама, чтобы скрыть улыбку, прижала платок к губам. Но Гюро видела, как над платком смеются её глаза.
Наконец мама справилась со своим смехом.
– Вы едете до Осло?
– спросила она даму.
Так, благодаря детям, простуде и бутерброду, наконец познакомились и взрослые.
– Да, мы провожаем нашу сестричку, - сказала дама.
– Она будет работать в городе на фабрике. К счастью, нам удалось снять для неё комнатку у наших знакомых. Тяжело отпускать дочь из дома, тем более что в городе человека подстерегает столько опасностей. Я её предупредила, чтобы онз никогда не разговаривала с незнакомыми людьми и не носила с собой сумочку с деньгами. Говорят, в городе много воришек…
– Мама, не надо, - перебила её дочь.
– Нужно ко всему относиться разумно, как в большом городе, так и в маленьком, - заметила мама Гюро.
– Одним в Осло нравится, другим там не по душе. Но ведь и провинция нравится не всем. Вся разница в том, что в большом городе больше народу, но зато и больше возможностей.
– Вы, наверно, живёте в городе и ездили куда-нибудь в гости?
– поинтересовалась дама.
– Нет, мы жили в маленьком посёлке, а теперь переезжаем в город, - ответила мама.
– Пока я не найду работу и жильё, нам придётся жить в пансионате.
– Это очень неудобно, особенно если ты не одна, - сказала дама и взглянула на Гюро.
– Ничего, всё уладится, - сказала мама.
– Конечно, первое время нам придётся трудно. Когда-то у меня в Осло были друзья, но теперь они уехали, и я там никого не знаю.
– Но ведь мы можем со всеми познакомиться, - вмешалась в разговор Гюро.
– Смотрите, опять остановка, - сказала дама.
– Помоему, этот поезд то и дело останавливается. Как называется это место? Ага, Бёссбю. Красивое местечко.
К тому времени Гюро уже расправилась с бутербродом.
Она посмотрела на мальчика, а потом выглянула в коридор.
Там тоже были окна. Раньше у ближнего окна стоял какойто человек, но он вышел в Бёссбю, и теперь окно освободилось.
– Можно, я постою в коридоре?
– спросила Гюро у мамы.
– Я никуда не убегу.
– Пожалуйста, - ответила мама.
– Только держись покрепче, а то упадёшь.
Вот теперь мама была такая, как всегда, и Гюро обняла её, словно хотела этим сказать, что она ею довольна.
Вслед за Гюро в коридор вышел и мальчик. Места у окна было достаточно для двоих.
Они одновременно приседали и подскакивали, с трудом удерживая равновесие, оттого что поезд очень трясло. Потом они поднимались на цыпочки или, растопырив пальцы, прижимали ладони к стеклу и смотрели сквозь них, как сквозь решётку. Они даже не разговаривали, только точно повторяли все движения друг друга. Этого оказалось достаточно, чтобы подружиться.
Гюро сразу же захотелось, чтобы мальчик тоже жил в городе, в одном доме с нею или где-нибудь по соседству. Она даже представила себе, как они целый день вместе бегают и играют.
Поезд снова остановился.
– Как называется эта станция?
– спросила Гюро.
– Кюлпен, - ответила мама.
– Кюлпен, Кюлпен, Кюлпен, - пропел мальчик и высунул язык.
– Кюлпен, Кюлпен, Кюлпен, - повторила Гюро, высунула язык, и они оба засмеялись.
– Вот весёлые дети!
– сказал человек, севший в Кю л пене, он занял в их купе последнее свободное место.
– Они уже подружились, - сказала мама.
– А ведь начали с того, что корчили друг другу рожи.
– Хм!
– усмехнулся человек.
– Представляю себе, как мы, взрослые, корчим друг другу рожи, когда хотим познакомиться.
Мама засмеялась, за ней засмеялись и дама с дочерью, а сам человек начал хохотать так, что чуть не задохнулся.
В купе сразу стало шумно и весело. Забыв, что в поезде надо крепко держаться, мальчик упал, разбил нос и громко заплакал. Смех мгновенно утих.
– Вернись-ка лучше на своё место, Гюро, - сказала мама.
– Тебе не мешает отдохнуть перед городом.
Город… Гюро уже почти забыла о нём. А ведь теперь они с мамой будут жить в большом городе, о котором она не знает ничего, кроме того, что ей рассказывала мама. "Лучше бы мы всю жизнь ехали в поезде, - мечтала Гюро.
– Мы бы здесь жили, спали на скамейках, а ели бы бутерброды.
И мальчик жил бы с нами. Мы бы с ним смотрели в окно и пели: "Кюлпен, Кюлпен, Кюлпен". Под эти мысли Гюро заснула и проснулась только тогда, когда все кругом зашевелились и стали надевать пальто. Мальчик вцепился в рукав матери, испугавшись, как бы впопыхах она про него не забыла.