«ГЗ»
Шрифт:
– Как это не причем? – не понял я.
Капустин пошуршал бумагами на столе:
– Мы тут уже немного кое в чем разобрались… Дело в том, что на этой свадьбе часть блюд была приготовлена одним из китайских ресторанов, а еще часть напитков была принесены родителями студентов. Так что персонал столовой может и не иметь никакого отношения к отравлению…
– Пожалуй, – согласился я. – А как состояние отравившихся?
– Слава богу, никто не умер. Но несколько человек пострадали достаточно тяжело. Госпитализированы…
– Спасибо.
– Да,
Я вышел из отделения милиции и поднялся к Антону:
– Ты был прав. 10 марта случилось…
Он был явно доволен:
– Знаю, знаю. Все правильно. Все так, как и должно было быть. Ты видишь, моя теорема работает, мои прогнозы в точности сбываются. Ты, видишь, видишь!
Я покачал головой:
– Странно, что тебя это радует. Пострадали люди.
Но Антона мои слова, похоже, нисколько не тронули:
– Они бы все равно пострадали. Давал бы я прогноз или не давал. А так вроде как пострадали во имя науки.
– Причем здесь наука?
Он смотрел на меня в изумлении:
– Как это причем? Они же подтвердили верность решения математической задачи.
– Такой ценой.
– Ну, знаешь, – он развел руками. – Наука не меньше, чем искусство, требует жертв. Ты знаешь про Галилея?
– Конечно, – кивнул я. – «И все-таки она вертится!»
– Да, это он сказал, – подтвердил Антон. – Галилей двигал науку, астрономию вперед и пострадал за это, был арестован. А про Джордано Бруно слышал?
– Ученый, которого… – вспоминал я.
– Да, тот самый ученый, философ, которого сожгли на костре как еретика! Ты понимаешь, люди сознательно шли на страдания, на смерть во имя науки!
Я все-таки не понимал:
– Но при чем здесь те, которых отравили? Они ведь даже и не задумывались во имя или не во имя.
Антон согласился:
– Они, конечно, ни причем, – и добавил. – Но им станет легче, если с твоей помощью они узнают, что пострадали не просто так, а подтвердили мою теорию. Они все-таки пострадали во имя науки. Во имя большой науки. За это не то, что пострадать, умереть не страшно!
– Да, – вздохнул я, – для пострадавших твои слова будет великим утешением…
Антон пожал плечами:
– Ну, а что я могу сделать?
– Слушай, – подумал я. – Раньше в происшествиях страдали один-два человека. Сейчас уже несколько десятков. Можешь ли ты предсказать масштаб ожидаемого бедствия?
Антон покачал головой:
– Не могу. Так же, как и конкретный вид происшествия.
– Но, подумай, может, твоя математика все-таки подскажет, что случится следующий раз?
Он упорно качал головой:
– Нет, пока она не может. Не может. Не может…
Мне показалось, что ведет он себя как-то странно. Таким я его еще не видел. Антон определенно был сильно возбужден, он нервничал. Наверное, несмотря на свои бодрые высказывания о том, что наука требует жертв, все-таки тоже переживает, что пострадали люди, что он никак не мог помочь им.
– А дальше у нас, – я хорошо запомнил цифры с листочка, что дал мне Антон, – 20 апреля?
– Да, – подтвердил он, – 20 апреля…
– И ты не знаешь, что будет, где, когда, в каком масштабе?
– Нет. Не знаю… – он опустил глаза вниз.
– Ладно. Пока.
– Пока.
Я шел по коридорным лабиринтам ГЗ и думал, что все-таки Антона больше интересует собственная судьба, будущая известность, чем судьбы других, пусть даже и страдающих людей.
Я остановился. А может, ошибаюсь. Я все-таки плохо знаю его. Мы познакомились совсем недавно и рано делать какие-либо категоричные выводы. Да, мне нужно узнать об Антоне Макарове больше. Но кто мне сможет что-либо рассказать о нем? Сосед Юра Таиров? Но он, как я заметил, парень не очень разговорчивый. Да и подозрительно это будет для Антона, если вдруг заметит, что расспрашиваю о нем его же соседа. Кто еще?
Подумав, я пошел к декану механико-математического факультета. Нашел его кабинет на 13 этаже. Старая мебель и прекрасный вид на Москву.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
Мой взгляд, оглядывающий небольшой кабинет, зацепился за нечто, стоявшее у декана на столе. Игрушка, что ли, какая-то – как бы летательный аппарат, но без крыльев и хвоста. Но спросил я не об этом странном механизме, а об Антоне:
– Я журналист. Работаю над статьей о новом поколении математиков. Познакомился, вот, с Антоном Макаровым. Я в математике не очень разбираюсь, но, по-моему, это очень интересный молодой человек. Он, как в учебе, успевает? Что вы вообще о нем думаете? Насколько он талантлив?
Декан, совершенно не раздумывая, меня заверил:
– Антон Макаров – как не знать, – мальчик способный. Без сомнения…
Я кивнул:
– Значит, я в нем не ошибся. Но знаете, почему еще решил к вам зайти. Мне показалось, что как-то он странно себя ведет, необычно, что ли. Он здоров?
Декан улыбнулся:
– У нас, знаете ли, здесь в университете все немного необычно себя ведут. Все в каком-то смысле нездоровы, все болеют, страдают наукой. И особенно этим выделяется мехмат. Наши мальчики и девочки – очень талантливые люди, и они часто отличаются от обычных людей в своем поведении.
Я искренне удивился:
– Необычное поведение, действительно, им присуще?
Декан продолжал улыбаться:
– Как вам объяснить… Ну, давайте возьмем даже не наших, еще только формирующихся молодых людей, а уже известных ученых. Вы знаете, был такой математик профессор Даррен Кроуди – очень рассеянный по жизни человек. Так вот он однажды задремал во время лекции по динамическим завихрениям и… неожиданно нашел универсальное решение теоремы Шварца-Кристоффеля.
– Теоремы Шварца-Кристоффеля, – повторил я.