«ГЗ»
Шрифт:
– Да, – кивнул декан, – той самой, над которой все математики мира бились аж 140 лет. Но теперь вот, благодаря рассеянности Кроуди, можно рассчитывать объекты неоднородной структуры или содержащие отверстия – движение воздуха возле крыльев и бортов, распространение вирусов и бактерий, ну и так далее.
– Надо же, – покачал я головой. – Рассеянный математик…
– Да, – поднял указательный палец декан. – Можно вспомнить также и другого известного математика Джона Нэша. О нем даже фильм сняли, может быть видели, «Игры разума». Так вот, он на протяжении всей жизни боролся со своим
Фильм я этот еще не видел, но впечатлился:
– Гениальный безумец?
– Именно, – потряс пальцем декан. – И таких примеров в науке, в математике достаточно много.
Я, подумав, спросил:
– И у нас в стране есть математики, так скажем, нестандартного поведения?
Декан удивился:
– А почему нет? Вот совсем недавно российский математик Григорий Перельман доказал гипотезу Пуанкаре.
– Извините, а что это за гипотеза?
– Ну, она касается геометрии многомерных пространств и, следовательно, формы Вселенной… Так вот он ее доказал, и другой бы плясал на его месте, пользовался всемирной славой, купался, так сказать, в ней. А что сделал Перельман?
– А что сделал Перельман?
Декан стукнул уже опущенным указательным пальцем о стол:
– А Перельман поместил рукописи, понимаете, в открытом онлайн-архиве исследований. В открытом!
– Да уж…
– И это не все, – продолжал декан. – В 2006 году Перельману присудили Филдсовскую премию – это такой аналог Нобелевской премии для математиков, – так он от нее отказался.
– Да, – согласился я, – поведение достаточно необычное…
Подумал о Макарове. Тот бы уж не отказался. Антон бы действительно плясал и пользовался славой, купался в ней.
Из любопытства я уточнил:
– А премии у математиков большие?
Декан кивнул:
– Некоторые достаточно большие. Так институт Клэя обещает миллион долларов за решение гипотезы Римана, связанной с распределением простых чисел. Столько же дают за проблему Кука, имеющую важное значение для криптографии и теории алгоритмов. Есть еще и другие очень специальные математические задачи.
У меня из головы не выходил Антон:
– А теорема Макарова?
Декан усмехнулся:
– Таковой пока в перечне нет. Да и вообще ее наличие признает на сегодня лишь один единственный человек.
Я догадался:
– Сам Макаров?
Декан кивнул и снова поднял указательный палец:
– Да, но это не значит, что теорема Макарова не может иметь места быть. У нас здесь все возможно, все может быть. Но только вся штука в том, что нужны доказательства. Пока у Макарова одни гипотезы, догадки. По крайней мере до сих пор я никаких решений по его проблеме не видел. Его научный руководитель тоже. И вообще, насколько я помню, он сейчас у нас временно как бы без научного руководителя. Кстати, – он пометил что-то в бумагах, – надо этот вопрос решить в ближайшее время. Аспирант без научного руководителя – это непорядок…
Я снова с любопытством посмотрел на странный механизм, который заметил на столе декана, войдя в его кабинет.
– Это не игрушка, – перехватил мой взгляд декан. – Это очень серьезная вещь – модель машины, которая будет летать на основе принципиально новых математических решений. Мне ее один из наших аспирантов подарил. Великое будущее у этой машины. Поверьте, великое…
Я вспомнил соседа Антона:
– Это случайно не летающая тарелочка Таирова?
Декан подтвердил, не удивляясь – раз знаю Макарова, то, наверное, знаком и с его соседом:
– Она самая. Эта машинка понесет науку и все человечество дальше в будущее. Она поднимается и садится с любого объекта, летит в любом направлении на весьма экономичном топливе.
– Вы сказали, что она будет летать на основе принципиально новых математических подходов?
– Да, – декан взял в руки машинку. – Здесь в основе движения заложено несколько прорывных решений. До них пока никто в мире не дошел. А у нас вот получилось.
– У вас, наверное, действительно одни таланты учатся? – спросил я, улыбнувшись.
Декан же посмотрел на меня предельно серьезно:
– А в МГУ других не принимают. Университет – это особый вуз, это особый мир. Университет не учит, университет дает возможность учиться. Это дом для избранных, для людей, отличных от других, для людей, стремящихся к знаниям, к открытиям несмотря ни на что – ни на бюрократические препоны, ни на бытовые неурядицы, ни на непонимание других. Там, где обычный человек остановится, наш пойдет дальше. Университетские питомцы, с точки зрения обывателей, инакомыслящие. Они действительно думают не как все, выходят за рамки привычного и очевидного, и тем толкают науку, человечество вперед. И оно, человечество, должно быть благодарно этим талантливым инакомыслящими. Да, они часто чересчур самолюбивы, амбициозны, вспыльчивы, неуживчивы, но они чертовски талантливы. Они несут в себе новое, лучшее. И Университет должен уметь находить и охранять их, помогать им в их инакомысленных начинаниях. Поэтому и учатся у нас такие ребята, как Юра Таиров, как Антон Макаров. Кто знает, может быть, мы ничего не понимаем, а Макаров единственный, кто разобрался. Может быть, Антон абсолютно прав…
На том мы и распрощались. Встреча с деканом была для меня безусловно полезной.
Я не должен обращать внимание на странности в поведении Макарова. Да, нервничает, да, рвется к славе, да, не обращает внимания на жертв науки. Но, выходит, это всего лишь свойство его натуры. Талантливой натуры. Декан убедил меня в этом. Но, но, но…
Я знал, что это за «но». Мне нужен был какой-то взгляд и со стороны. Макаров – математик, и его декан – математик. Одна, так сказать, шайка-лейка – научная братия. А вот кто бы мог мне об Антоне непредвзято что-то сказать. Да, мне нужен именно взгляд со стороны.
Подумал, раз меня интересует его поведение, то загляну-ка я в местную студенческую поликлинику к психиатру. Любопытно, что врач сможет сказать о математике Макарове.
Вхожу в кабинет:
– Здравствуйте, я из газеты. Готовлю материал о здоровье студентов накануне весны. Кстати, какие у них самые распространенные заболевания в это время встречаются?
Психиатр, присматриваясь ко мне, улыбнулся:
– Самые распространенные – не по моей части.
– Почему? – как бы удивился я.