Хаджи
Шрифт:
– Хаджи Ибрагим оставил нас, - произнес я почти ласково.
– Он умер от сердца.
Самый славный момент истории хаджи Ибрагима наступил после его смерти. Из-лияния гуманности и выказывание скорби во время его похорон были из того сорта, кото-рый обычно приберегают для людей священных или высоких глав государств. Они при-ходили из всех лагерей Западного Берега и Иордании сотнями тысяч. Наконец-то арабы чтили и обожали его, поклонялись ему, но по-настоящему никто не знал, за что. В этот момент они лишь знали, что хаджи Ибрагима больше нет и что без него они
У подножия Горы Соблазна со стороны Акбат-Джабара уже сооружали могилу и ма-ленькую мечеть. Здесь его положили на покой, и здесь поклялись отомстить евреям, хотя я не знаю, за что. Все время этого испытания я сохранял хладнокровие и отчужденное молчание. За моей спиной болтали много грязных слов, но никто не отважился обвинить меня в лицо. Они поняли, кто их новый лидер, когда столкнулись с ним. Они знали мою силу. Они пресмыкались передо мной, выражая свое горе. Они целовали меня в щеку, а неряшливые целовали мне руку.
Будущие поколения будут приходить на эту могилу как на священное место, а когда пройдет время, хаджи станет святым.
Когда закончились похороны и все разъехались по своим крысовникам, на меня на-пала жуткая тошнота. Мне надо было уйти. Я отправился в единственное место, к единст-венному человеку, кто дал мне теплоту и уют. Было заметно, что Нури Мудгиль боится за меня. Я снова и снова бормотал, что все еще люблю Ибрагима. Кажется, он знал, что я сломаюсь. Понимаете, я не говорил о Наде после ее убийства. Я заставил себя не думать о ней. А потом я произнес ее имя и без сил упал ему на руки.
– Скажите мне, где она, доктор Мудгиль. Я должен забрать ее туда, где она будет покоиться в мире.
– Нет, - сказал он, - ты не сможешь этого сделать.
– Я должен.
– Ты не сможешь, - твердо повторил он.
– Что же вы пытаетесь мне сказать?
– Не теперь, Ишмаель, потом...
– Скажите. Я требую, чтобы вы мне сказали!
– От нее ничего не осталось. Ее разбросали в ста местах в этой ужасной свалке возле реки. Пожалуйста, больше ни о чем не спрашивай...
Я закричал:
– Я отомщу!
Он тяжело вздохнул.
– Да, - тихо сказал он, - конечно, ты отомстишь... конечно, ты отомстишь...
Я забегал по комнате, хотелось лопнуть. Я стоял перед ним и трясся...
– Почему я не могу плакать... я хочу плакать... Почему я не могу плакать!
– Я упал на колени и ухватился за него.
– Что мы наделали!
– крикнул я.
– Зачем! Зачем! Зачем! За-чем!
Он держал на коленях мою голову, гладил меня, и я рыдал, пока не осталось больше слез. Вспышка умирающего солнца заполнила комнату, и вслед за ней мы остались в тем-ноте.
– Почему?
– шептал я, - почему?
– Вы были трое прекрасных людей, которые страстно любили друг друга. Но вы ро-дились в такой культуре, где нет места для выражения такой любви. Мы прокляты среди всех живых существ.
– Что будет со всеми нами?
– сказал я, и это был не то вопрос, не то стон.
Он погрузился в долгое молчание. Я смотрел, как его тень покачивалась, когда он вздыхал.
– Вы должны мне сказать, доктор Мудгиль.
– Я скажу тебе, - сказал он мягко, с болью.
– У нас нет позволения любить друг дру-га, и мы давным-давно утратили способность
...Не знаю, когда именно чернота охватила меня...
Я упаковывал свой чемоданчик перед отъездом, и вдруг руки мои перестали держать вещи... в голове туман... я старался вернуть ясность, но она приходила лишь обрывками...
День за днем чернота была все больше и больше, пока не истощились мои силы, чтобы бороться с ней...
...и я поддался...
Все говорят, что я ненормальный, потому что перестал говорить...
...много раз, когда приходил доктор Мудгиль и обращался ко мне... я хотел отвечать ему, но не мог... мне так трудно было понять его слова...
...однажды ночью я впал в неистовство из-за Нады и изорвал фотографии Джамиля, Омара и Ибрагима...
...после этого меня приковали цепями к стене у моей койки...
...каждый раз, как я думал о Наде, ужасная боль охватывала меня, и мне казалось, что я не владею собой... снова и снова...
...Весь день дети заглядывают мне в дверь, показывают на меня пальцами и смеются надо мной... мне все равно...
...Значит, меня приковали... каждый день Агарь стоит надо мной, плюет на меня и пинает. Я слышу, как Камаль с матерью замышляют продать меня федаинам в отряд смертников... там теперь платят по три сотни американских долларов, а им нужны день-ги... я же не сумасшедший...
...Но у них отчаянное положение... У Камаля нет работы... Заработок Омара не мо-жет сохранить им жизнь...
...о да, я слышу, как они замышляют... а они же не знают, что я обрел счастье, ведь теперь я могу говорить с Надой... я ее вижу каждую ночь... она приходит ко мне... она уго-варивает меня убежать...
...глупый Камаль никогда не мог ничего сделать как следует... он не знает, что я рас-шатал засовы и могу их выдернуть когда угодно
...да, Нада, я убегу...
я последую за тобой...
...вади ведет обратно к пещерам...
...солнце так ярко...
...мне надо принести воду и ношеную обувь... но нужно сейчас же идти за Надой, боюсь, как бы она снова не исчезла...
...я очень далеко забрался в ущелье... ноги мои стали гореть и кровоточить... я от-дохну... эти проклятые цепи у меня на руках...
...Погоди-ка, вот и Нада, она карабкается по скалам...
...- Нада!.. подожди меня... я поднимусь к тебе, моя любимая сестренка... Нада, пере-стань же меня дразнить...