Шрифт:
Я шел, наблюдая, нет ли за мной слежки. На мне уже не было привычной военной формы. Я был одет по-другому: черный костюм, черные туфли, белая сорочка, черный галстук, темные очки со встроенными зеркалами заднего вида. Мои непокорные вихры зачесаны назад, у меня в руке изящный черный портфель с портативным принтером внутри. Я суров, могуч, элегантен, загадочен, как и полагается разведчику. Правда, я слишком хорошо одет для пассажира подземки, в которой еду. Пассажиры одеты проще, они украдкой поглядывают на меня. Я специально оставил свое авто на окраине этого мегаполиса, так как смешаться с толпой – часть моего плана. Мне непривычно то, что при мне нет никакого оружия. Кроме, конечно, владения рукопашным боем. Это всегда при мне.
Поезд подземки выползал из туннеля и, по открытому отрезку путей, медленно взбирался вверх, через холмистый район мегаполиса. На самой вершине городского холма поезд остановился на
Я вышел на одной из станций в центре. Отсюда недалеко до главного почтамта. Сейчас я начну кружить вокруг него обходными улицами, но сперва надо переодеться и сменить внешность. Я зашел в мерцающий огнями торговый центр. В бутике мужской одежды я переоделся в коротковатые обтягивающие брючки, клетчатый мешковатый пиджак, цветастую рубашку, под расстегнутый воротник которой я повязал атласный шейный платок. Вместо черных туфель обулся в замшевые мокасины с бахромой. Черный портфель сменил на плечевую сумку из рыжей кожи. Принтер переложил в нее. Темные очки оставил на себе. Все свое прежнее барахло я выбросил в мусорную корзину бутика. В соседнем бьюти-салоне подкрасил свои вихры шатена во что-то гнусновато-рыжеватое. Хотел ещё прикрепить клипсу в ухо, но счел, что мой вид уже достаточно голубоватый. Тошнит, но что делать. Теперь я в образе то ли скандального папарацци, то ли наглого промоутера, то ли ещё какого-то городского афериста. Для мегаполиса самое то.
Развязно вихляясь, и никого не задевая, я пошел по улице. На ходу расстегнул сумку, включил принтер. Пока я менял внешность, солнце отошло от зенита, и под сенью высотных зданий стало немного сумеречно, рекламные ролики многочисленных проекционных панно сравнились по яркости с дневным светом. Панно располагались на видных местах, реклама изощрялась в овладении потребительским вниманием, вставляя в свои крапленые ролики декорации иллюзионистов, заклинания тоталитарных молебнов, ритуалы неизвестных культов. Общий порядок поддерживался барражирующими патрульными машинами и стоящими на углах улиц полицейскими. Навстречу мне, по тротуару оживленной улицы, шли люди разного возраста, пола, происхождения, внешности. Никогда не думал, что в мире существует такое разнообразие людей. Если приглядываться ко всем – голова пойдет кругом. А если ни на что не отвлекаться и сосредоточиться на своей работе, то с головой все в порядке.
Внешне все должно было выглядеть, как раздача рекламных буклетов. Мой принтер был готов к распечатке разноцветной листовки с протестным заявлением о том, что мы, многочисленные юзеры добровольного рабства, информационно угнетенные и давшие когда-то согласие на обработку своих персональных и биометрических данных, мы – восстаем! Мы не боимся вас, бессильных гигантов из цифры и стали, не боимся ваших высокотехнологичных, аморальных методов принуждения, мы провозглашаем глобальное социальное равенство, независимое от тирании Империи, мы устанавливаем новую власть, которая есть Свобода – вне ваших убогих имперских границ! Мы – восстаем!..
Примерно так. Хотя воззвание было коротким, но полностью я в него не вникал. Зачем? Оно составлено Костяном, ему виднее, а я с ним согласен. На оборотной стороне листовки располагалась копия солидной банкноты с несколькими нулями. Подпись под банкнотой сообщала, что подателю сего воззвания гарантируется всеми отделениями главного почтамта выплата полной суммы в размере этой банкноты.
Кто бы ни брал у меня эту листовку – студенты, домохозяйки, спортсмены, фермеры, клерки – все, пробежав по ней глазами, вздрагивали, как от удара электрическим током. Я мог бы предположить, что они вздрагивали от того, что видели во мне и в листовке очередную имперскую подставу. Но фокус Костяна заключался в том, что каждая листовка распечатывалась как именная, на конкретное лицо. Очередной получатель листовки был поражен тем, что мог прочесть в ее адресном заголовке свое полное имя. Как это получалось у Костяна, я не знаю. В конце концов, это его кодовая кухня, о которой я имею отдаленное представление. Что-то там связано с индивидуальными почтовыми адресами.
Таким образом, у каждого человека, взявшего из моих рук листовку, происходила сбивающая его с толку мистическая встреча со мной, – либо как с пророком, жгущим сердца людей, либо как с ловким, работающим на Империю, провокатором. Чтобы выяснить для себя этот острый вопрос, а заодно – почему бы и нет? – получить означенную сумму, люди меняли свой пеший маршрут и направлялись в сторону главного почтамта, тем более, что он располагался вблизи. Это и было следующей частью моего плана. Направить поток людей в главный почтамт.
Я прошел до конца улицы и на перекрестке повернул за угол. Прошел дальше, раздавая листовки. Как вдруг, среди людской толчеи, я увидел подозрительного типа… как две капли воды похожего на меня! Он тоже раздавал листовки, из такой же рыжей сумки! Ошарашенный, я подошел к нему и спросил, что он здесь делает? Двойник ничуть не удивился моему появлению, вместо ответа он нахально похлопал меня по плечу и моим же голосом ласково посоветовал мне проваливать отсюда и не мешать работать, так как здесь уже работает он сам.
Как ни странно, я не стал спорить. Его совет показался мне дельным. Наше с ним скопление могло выглядеть подозрительным. С занятой двойником улицы я свернул в многолюдный пассаж, между огромными развлекательными центрами. Я решил выйти через пассаж на другую улицу. На выходе из него я увидел обтянутую в знакомый пиджак свою широкую спину, энергично лавирующую в потоке людей. Я услышал свой зычный голос, убеждающий людей брать листовки. Незаметно для увлеченного работой дубликата, я выскользнул из пассажа на улицу и пошел по ней в сторону почтамта, пытаясь переварить увиденное. Я ещё мог представить, как Костян рассылает именные листовки. Но как ему удается копировать целиком меня?! В первый момент я был шокирован. Но вскоре, холодным умом разведчика, я понял, что это тоже часть плана. Действительно, мне одному не справиться с охватом многих людей. На ходу я начал осматриваться. На другой стороне улицы я увидел ещё одного дубликата, потом ещё. По дороге к почтамту я старался не пересекаться с дубликатами, однако, был шокирован ещё раз. Я заметил, что на всех рекламных панно, больших и малых, синхронно начал крутиться один и тот же ролик. С изображением… – меня! В этом же цветастом наряде! Я выглядел позорно и недостойно ни разведчика, ни тем более, сержанта элитных коммандос. Наверно, это тоже было частью плана – замаскироваться под рекламный ролик. Не снимая темных очков, я что-то там развязно мычал и тыкал вокруг себя понтовой распальцовкой, на манер какого-нибудь дешевого попугая из третьесортной эстрады. Затем, эффектным движением натасканного шарлатана, я выхватывал из рыжей сумки пачку листовок и, ухмыляясь, швырял ее прямо в лица зрителей. Поразительно было то, что листовки с экранов панно вылетали прямо на улицу. Как это получалось у Костяна?! Прохожие ловили и поднимали листовки, и все, как и я, были шокированы тем, что в адресном заголовке листовки каждый прочитывал свое имя. С ярких экранов панно, обращаясь к каждому загадочной именной листовкой, я сходил к людям как мессия, как бутафорский провозвестник грядущего нового мира!
На подходе к почтамту я увидел мощную волну людей, хлынувшую к его центральному и двум боковым входам. Я понял, что мне пора вливаться в поднятое Костяном всенародное восстание почтовых адресов. Я позволил штурмующему почтамт людскому потоку подхватить меня и понести. В сутолоке и давке я почувствовал, что теряю плечевую сумку, но она была уже не нужна. Вместе с волнующимся потоком, жаждущим обналичить обещания листовки, я ввалился в почтамт через центральный вход.
Большой сверкающий зал почтамта забурлил людьми. Никто не обращал внимания на смятую в первые же секунды охрану. Все ринулись к длинным рядам окон обслуживания. Сотрудники окон были в панике, никто не ожидал такого наплыва клиентов и шторма запросов. У окон возникла толкотня и перепалка. Одно за другим окна начали захлопываться, отказывая людям в обслуживании. Зал почтамта заполнился почти до отказа колышущимся людским хаосом. Казалось, что видеокамеры зала сейчас бесполезны, так как в толпе трудно было кого-либо различить. Люди осмелели. Невозможно было понять, осмелел ли каждый в отдельности, или осмелела вся толпа, возмущенная отказом в обслуживании. Сквозь негодующий гул толпы послышался звон разбиваемых стекол. Сметая стойки обслуживания, толпа хлынула в служебные помещения. Раздались ружейные выстрелы. Это вызванная на подмогу группа быстрого реагирования прорвалась в зал через боковые двери и начала стрелять резиновыми пулями. Выстрелы лишь усилили натиск толпы на служебные помещения, где можно было спрятаться от выстрелов.
Все это было мне на руку. Пора было действовать, используя всенародное восстание как отвлекающий маневр. Массовка сделала свое дело. Как говорится, всем спасибо, все свободны. Я оказался среди первых, ворвавшихся в служебные помещения. В отличие от других протестующих, не знавших, что им делать, и просто громивших все на своем пути, я начал искать холл со служебными лифтами. Я обнаружил его не сразу, а в конце неприметного изогнутого коридора. Никто из ворвавшихся не бежал за мной, все рассеялись по ветвистым коридорам и взломанным кабинетам. На мое счастье, лифты ещё не успели заблокировать, я вошел в первый подъехавший и спустился в нем на максимально возможный нижний уровень.