Хакон. Наследство

Жизнь – молот? Пожалуй. Кует нас, разитИ грозною тенью над нами висит.Одни малодушно сдаются скорей,Другие мужают, став духом сильней.Коль в жизни ты хрупким стеклом себя мнишь,Чуть что отступаешь, пасуешь, бежишь,Все бросив на кон, будешь горько скорбишь,Что, жить не начав, дал себя ты разбить.Поверь

же в себя, в то, что создан прочнейЛюбого железа, сдаваться не смей.И сколько бы жизнь – день за днем – ни разила,Сумеет лишь выковать новую силу. Расчет на удачу не строй ты вовек,Ведь сам свое счастье кует человек.Ниспослан нам дар, тот, что правит судьбой, —Решать самому, кто же есть ты такой.

В предыдущем томе нашей серии под названием «Конунг» читатели уже познакомились с одним из самых драматичных в истории Норвегии периодов – эпохой «гражданских» войн и «самозванничества» (XI—XII вв.).

В стране было два конунга – Сверрир и Магнус, причем первый имел на престол права весьма сомнительные.

Сверрир возглавлял войско биркебейнеров (букв.«березовоногие»), которые получили это прозвище за то, что пообносившись за время скитаний в лесах, завертывали ноги в бересту.

Против сторонников Сверрира выступали кукольщики (иди плащевики) и посошники.

Кукольщики приверженцев Магнуса называли из-за плаща без рукавов и с капюшоном, которые носили духовные лица, которые, в основном, и противились власти Сверрира.

Епископ Николас даже собрал против самозванца войско, получившее прозвание посошники (от епископского посоха).

Вообще, надо сказать, что в этой борьбе противники не особенно стеснялись оскорблять друг друга. Вот как описывается это в старой «Саге о Сверрире»: «У Николаса и его людей был мальчик, которого они называли Инги сын Магнуса конунга сына Эрлинга.

Берестеники же говорили, что он датчанин и зовется Торгильс Кучка Дерьма».

Об этом периоде и о борьбе за власть после смерти Сверрира пойдет речь в этой книге.

В том вошли заключительная часть трилогии Коре Холта «Конунг» и роман Харальда Тюсберга «Хакон. Наследство».

Счастливого плавания на викингских драккарах!

Единственным своим глазом Гаут смотрел на Скули Тордарсона. Прямо как Один [2] или Олав Трюггвасон [3] – Олав ведь тоже был кривой, сам оставил себя без глаза, в насмешку над языческим богом.

Каменное лицо Гаута не выражало ничего. Он прищурил глаз и, не спеша доедая ужин, изучал посетителя. Пускай

подождет, торопиться некуда. Скули вдруг подумал, что могущественный господин Гаут, пожалуй, тянет время потехи ради, забавно ему глядеть, как он, Скули, стоит в безмолвном почтении. Господин Гаут славился тем, что умел в душе хохотать, хлопая себя по коленям, а внешне оставался мрачен как туча.

В конце концов Скули было дозволено приобщиться к этой своеобразной забаве – Гаут сбросил непроницаемую маску и расплылся в ухмылке. Он прожевал последний кусок мяса, рукой утер губы и знаком пригласил Скули сесть.

Любому приезжему из дальних краев уже через день-другой было ведомо, кто такой Гаут Йонссон – родовитый лендрман [4] из Хардангра [5] , лучше многих знавший короля Хакона. Седовласый, полный спокойного достоинства, он прекрасно понимал, что вправе требовать уважения.

– Стало быть, ты и есть Скули Тордарсон?

– Да, господин. Я из Исландии.

– По-прежнему гадаешь на восковых табличках?

– Нет, господин.

Скули Тордарсон был человек дельный, серьезный и раньше впрямь гадал на восковых табличках. Сейчас, сидя здесь в черном платье с кожаной бахромой, он побледнел лицом, но смотрел добродушно. Старик внушал ему глубокое уважение. И хотя Скули сам просил о встрече, он считал, что вести беседу по праву должен господин Гаут. Гаут же медлил, ожидая, что Скули заговорит первым. Но Скули молчал, и тогда Гаут произнес:

– Мы виделись, когда ты впервые приехал сюда, и даже перекинулись словечком-другим, однако по-настоящему никогда не беседовали. Ты, верно, пришел узнать, как был убит твой дядя по отцу Снорри Стурлусон [6] ?

– Это я знаю, господин.

– И все-таки хочешь писать историю короля Хакона?

– Да.

Гаут Йонссон встал и сделал несколько шагов по каменному полу, словно так лучше думалось. Исландец знал, что господин Гаут никогда не был другом Снорри и имел на то свои причины. Но он не мог поверить, что такой почтенный муж мог стоять за столь подлым убийством.

– Король Магнус [7] хочет, чтобы ты написал историю его отца, всю целиком? – спросил Гаут.

– Не всю. Но писать я должен правду.

Ответ Гаута Скули запомнил навсегда.

– Если писать не все, твоя сага легко может обернуться враньем, пусть даже в ней не будет ни слова лжи.

Скули оживился.

– Потому я должен прежде узнать чистую правду. Король Магнус дозволяет мне ознакомиться со всеми архивами, что хранятся в замке, и побеседовать со всеми, с кем пожелаю. Вот почему я здесь.

Гаут отошел к рогу с медом, хлебнул глоток. Потом сказал:

– Сага о короле Хаконе – это сага и о Гауте Йонссоне; коли напишешь ее, то подаришь всем нам вечную жизнь – тем, кто стоял у колыбели норвежского государства. И поэтому я помогу тебе. Однако ж все должно рассказать по правде. И я должен поведать о событиях, происшедших на моей памяти, поведать так, как они, мне думается, происходили. Ведь я не был свидетелем всему, король Хакон и тот всего не видел. Но я много лет размышлял о том и этом, расспрашивал, и в конце концов у меня сложилось свое представление о правде.