Халатов и Лилька
Шрифт:
Осушите сопли и примите реальность такой, какая она есть. «Лучше жить с Тамарой, чем позволить ей угаснуть без меня». Ничего себе императивчик. Хороша шутка. Или я – или она. Позвольте: но с чего вы взяли, что ей не жить без меня? И что я, навоз какой-нибудь, чтобы мною удобрять почву, на которой должны выживать какие-то другие?
«К черту!» – девизом высекалось у него в мозгу. Выживет и без меня, а я никогда не был и не собираюсь становиться добрым навозом! Бросаю все и ухожу ко всем чертям. По крайней мере, готов уйти. Вон из избы!
Стоп, коллега. Но однажды ты уже бросил трубку. И я не уверен, что это было сделано слишком удачно. Не навреди.
И круг замыкался.
Честно говоря, и это была еще не вся правда. Подленькая сторона правды заключалась в том, что и уходить-то не очень хотелось. Он мало ценил Тамару по одной-единственной причине, если уж на то пошло: она была всегда под рукой. Алмазы, которых много, перестают быть сокровищем; нежность и заботу перестаешь ценить, если они постоянно окружают тебя. С Тамарой было хорошо. Но душа томилась по чему-то другому.
Ладно, мы, люди чести и совести, воспользуемся средством слабых, которого, впрочем, не чураются и мудрые: пойдем на компромисс. На разумный компромисс, допустимый в границах здравого смысла. Я не Подвижник. Я остаюсь.
Но!
Не спешите радоваться. Но, говорю я, остаюсь на время, господа. Только на время. Это мое последнее слово. На сегодня – последнее.
Глядя на свежее, тез тени морщин лицо Тамары, Халатов терзался мыслью, что вся его копеечная внутренняя борьба – открытая книга для ее наблюдательных очей. Сам факт борьбы – выгоден для Тамары, и временный компромисс – выгоден для нее. Это ее победа и его поражение. Клиент созревает, доходит, не так ли, клиент?
И еще его мучила грязненькая мысль, что ее позицию по отношению к себе он истолковывает как заведомо подлую, коварную и предельно опасную для него. Он ни на секунду не допускал простую мысль, что она, живя его бытовыми и душевными потребностями, может жить и его жизненно важными интересами.
Получалось, что его интересы – не в ее интересах. Получалось, что она – враг его, однако она была – хоть к ране прикладывай.
Вот почему утреннее чаепитие завершалось благодарным и немного лицемерным поцелуем: это была и форма извинения за свою, мнилось, оскорбительную недоверчивость.
Может быть, все было еще проще: обретя достаток и покой, Халатов потерял себя. Он никак не мог привыкнуть к новой для него каторге: ничего не ждать от жизни.
Может быть, и так.
Кто знает?
5. Гектор Соломка приступает к делу
Однажды нежарким августовским утром в Тамарину крепость, служившую ей домом, позвонил странного, прямо сказать, подозрительного вида мужчина средних лет в клетчатой кепчонке, делавшей его похожим то ли на преступника, то ли на детектива. У него было настолько простодушное лицо, что людям, мало-мальски знакомым с жизнью, невольно закрадывалась в душу мысль: «Э-э, ну и хитрющая же ты бестия, братец!» Впрочем, многие принимали эту простоту за чистую монету.
– Одну секундочку! – заверещал незнакомец в кепке, привлекая внимание свежей молодой женщины без косметики на лице, в которой читатель без особого труда узнал бы хозяйку дома. В ее взгляде и осанке присутствовала та ненаигранная уверенность, которая отличает состоявшихся в жизни людей, а также людей отчаявшихся. Неторопливой походкой, которой нельзя было не залюбоваться, она подошла к прочной решетчатой калитке и вежливо сделала внимательное лицо.
– Гектор Аристархович Соломка, – интимно представился мужчина, приподнимая кепку жестом, которым обычно снимают шляпы голливудские джентльмены и, еще более понизив голос, добавил:
– По особо важным делам, следователь.
Правая рука его нырнула во внутренний карман кожаной курточки и замерла, ожидая, понадобится ли соответствующий документ. Тамара повела бровями – и рука взлетела у нее на уровне глаз. Бордовая книжица щелкнула и скрылась в ладони. Все было исполнено очень эффектно и могло обескуражить кого угодно. Во всяком случае, самому Гектору Соломке весьма понравилось начало знакомства с дамой, которую хотелось ощупывать взглядом.
– Честно говоря, я ничего не разобрала. Но это неважно. Проходите в покои. Можно на террасу, если не боитесь свежести.
– Крохотную секундочку! – заинтонировал Гектор. – Потеря бдительности – это уже почти преступление. Я показываю удостоверение еще раз, – протянул он тоном магистра черной магии.
– Уверяю вас, в этом нет необходимости. Вы ведь по делу, гм, да, по делу Подвижника, не так ли? Ну, разумеется. Я – Тамара Божо. Чем могу быть полезна? Зачем я вам нужна? Присаживайтесь.
– Вы вдова? – уточнил Гектор, закидывая ногу на ногу и располагаясь в плетеном кресле.
– В каком-то смысле. Мы не были женаты. Точнее, мы не регистрировали наш брак.
– Понимаю, – многозначительно обронил Соломка, пронзая даму взглядом. – Ваш брак был гражданским.
– Вот именно.
У Гектора Соломки было круглое кошачье лицо с усами несколько длинноватыми для его жесткой щетины. Усы непримиримо торчали, придавая физиономии воинственный и одновременно, увы, глуповатый вид. Гектор пытался смотреть на собеседника сверху вниз, что при его скромном росте было весьма непросто. «Одну секундочку!» – двигал ощетинившимися усами «важняк» Соломка, откидывая голову назад и округляя глаза. Собеседник словно бы съеживался, и Гектор получал необходимое психологическое, и даже физическое превосходство. Наполеонистая осанка полнеющей фигуры вкупе с уверенным выражением кошачьего лица были главным козырем детектива. Он считал, что, будто громовержец, пронзает своего визави испепеляющим взором и не давал тому ни единого шанса сокрыть хотя бы тень правды. Он был убежден, что все читает на лицах шельмецов и прохиндеев, хотя читал почему-то всегда одно и то же: виноватую улыбку и опущенные, скрывающие что-то глубоко личное глаза. Короче, у мошенников бывало такое выражение, какое набегало на физиономию самого Соломки, когда он пытался заговорить с понравившимися ему женщинами, не находящимися под следствием и вполне невиновными.
Вот и сейчас улыбка явно смягчала взор, но тут на террасу явился Халатов в шлепанцах и с яблоком в руке.
– Одну секундочку! – насторожился Соломка, и за этим последовала минутная пауза. Он, очевидно, состоял из противоречий и давал понять, что вовсе не так прост, каким хотел казаться.
– Добрый день, – вяло отреагировал Халатов, стараясь понять и ощутить, что же вкладывают поэты в смутную метафору «осенью повеяло». – Уж реже солнышко блистало, вы не находите?
– Вы кто? – перехватил инициативу Соломка, откидывая голову, и рука его потянулась во внутренний карман. Халатов не глядя ткнул указательным пальцем в сторону Тамары, словно произвел беззвучный выстрел. Гектор перевел на нее глаза.