Халцедоновый Двор. Чтоб никогда не наступала полночь
Шрифт:
– Ну, а взамен? Какой дар – несомненно, лишь мелкий, незначительный пустячок – потребуешь ты от меня?
Губ незнакомки коснулась едва заметная улыбка.
– О, это отнюдь не мелкий пустячок. Подобно тому, как я помогу тебе взойти на престол, ты поможешь взойти на престол мне. Когда же мы обе окажемся у власти, возможно, снова сумеем друг другу пригодиться.
Все трезвые, расчетливые инстинкты, вся природная недоверчивость натуры остерегала Елизавету от подобного соглашения. Однако над ней уже реял дух смерти, уверенность в ожесточении и ненависти сестры укреплялась день ото дня. Разумеется, у нее имелось довольно союзников, но где же они? Их нет. Стоит ли полагаться на то, что они спасут ее от плахи и топора?
– Ты
Фея сделала паузу.
– Инвидиана, – веско отвечала она.
Вскоре вернувшись, служанки Елизаветы обнаружили, что госпожа их по-прежнему сидит в кресле у камина, устремив взгляд в его огненный зев. В покоях опальной принцессы царила леденящая стужа, однако Елизавета не потрудилась укрыться ни плащом, ни одеялом. Тонкие, изящные руки принцессы мирно покоились на подлокотниках. Весь это день и в течение многих других, пришедших ему на смену, она держалась спокойно и тихо – настолько, что камеристки начали за нее волноваться, но, получив известие, что принцессе разрешено время от времени прогуливаться по стене и дышать свежим воздухом, немало воспрянули духом. Несомненно, – надеялись они, – будущее их госпожи, а значит, и их собственное будущее, наконец-то изменится к лучшему!
Акт первый
Не тревожа безмолвия звуком шагов, он, далеко не столь юный, каким мог бы показаться с виду, плывет вдоль коридора, точно под ногами – не камень, а тот же сумрак, что окружает его со всех сторон.
Шепот его вьется в воздухе, отражается негромким эхом от отсыревшего камня стен:
– Любит… Не любит…
Плотный бархат и блестящая парча богатых, черных с серебром одежд, бледная кожа, десятки лет не видевшая солнечного света, не укрощенные, не завитые в букли волосы свободно ниспадают на плечи, лицо гладко выбрито – так нравится ей.
– Любит… Не любит…
Тонкие пальцы щиплют нечто невидимое, словно бы обрывая с ромашки лепесток за лепестком, чтоб тут же, позабытый, обронить его наземь.
– Любит… Не любит…
Идущий резко останавливается, всматривается во мрак, тянется дрожащей рукою к глазам.
– Она, понимаешь ли, хочет забрать их, – доверительно сообщает он тому, кого видит, или же думает, будто видит. За годы, проведенные здесь, мироздание сделалось для него субстанцией послушной, податливой, недолговечной, меняющейся ни с того ни с сего. – И сегодня опять говорила об этом. Забрать у меня глаза… Тиресий был слеп. А еще одно время – знаешь? – был женщиной. И у него была дочь. А у меня дочери нет.
Дыхание его прерывается, застревает в горле.
– Когда-то у меня была семья. Братья, сестры, мать с отцом… Я был влюблен. И вполне мог бы иметь дочь. Но ныне их всех уже нет. Есть только она – только одна она на всем белом свете. Об этом она позаботилась.
Не удостаивая вниманием грязь, пятнающую его роскошные одежды, он прислоняется к стене, сползает вниз, садится на пол. Вокруг – один из дальних подземных коридоров Халцедонового Чертога; хладный блеск дворцовых красот остался в стороне. Она позволяет ему гулять, бродить, сколько заблагорассудится, хоть и не отпускает далеко. Кому она делает больнее, держа его рядом – ему или себе самой? Ведь только он, только он один помнит, каким был этот двор в его ранние дни. Даже она предпочла об этом забыть – так зачем же тогда удерживает его при себе?
Ответ известен. И всегда неизменен, каким бы ни был вопрос. Власть, да еще – иногда – развлеченье. Иных причин ей не надобно.
– И что вверху, подобно тому, что внизу, – шепчет он незримому собеседнику, порождению своего больного разума. – А что внизу, подобно тому, что вверху.
Взгляд сапфировых глаз устремляется кверху, точно способен проникнуть сквозь каменную толщу и чары, скрывающие Халцедоновый Чертог от нежеланных взоров.
Там, наверху – утраченный им мир, прежний мир, что порой кажется только сном (вот он, еще симптом, еще один признак безумия). Людные, грязные улицы Лондона, кишащие торговцами и чернорабочими, благородными и ворами, иностранцами и деревенщиной; деревянные дома, узкие переулки, доки, великая Темза – человеческая жизнь во всем своем лубочном великолепии! И, разумеется, блеск верхнего двора, царственной Тюдор, Елизаветы Регины, королевы Англии, Франции и Ирландии, Глорианы с ее великолепной свитой.
Великое светило, что порождает великую тень…
А он сидит далеко внизу, в темноте, прислонившись спиною к стене и поджав к подбородку колени. Взгляд его падает вниз, и он вновь поднимает руки, словно вспомнив о позабытом цветке.
– Любит…
– Не любит…
Ричмондский дворец, Ричмонд,
17 сентября 1588 г.
– Подойди ближе, юноша, дай-ка взглянуть на тебя.
В покоях, отделанных резными дубовыми панелями, было полно народу – одни держались неподалеку, другие же сидели в стороне, играя в карты и тихо беседуя. Сидевший у окна музыкант наигрывал на лютне простенький мотив, а он, Майкл Девен, никак не мог избавиться от ощущения, будто все вокруг открыто или украдкой смотрят на него. Казалось, их пристальные взгляды сообщают всему телу неожиданную неловкость, вяжут по рукам и ногам.
К аудиенции он во всем, что касается внешности, подготовился с более чем обыкновенным тщанием. По заверениям портного, щегольская парча дублета [1] как нельзя лучше сочеталась с синевой его глаз, рукава рассекали вставки из белого шелка, каждая прядка тщательно уложенных волос знала свое место, а кроме того надел он и все свои драгоценности, какие только гармонировали друг с дружкой. Однако ж среди сего общества выглядел он лишь чуточку более, чем сносно, отчего каждый новый искоса брошенный в его сторону взгляд ложился на плечи новой унцией тяжкого бремени.
1
Дублет – мужская верхняя одежда, распространенная в Западной Европе вплоть до XVII в., первый образец одежды, который плотно сидел на теле, нередко – с раздельными рукавами, пришитыми или притянутыми шнурками к плечам. – Здесь и далее прим. переводчика.
Но если ему не удастся произвести впечатления на даму, сидящую прямо перед ним, все эти взгляды – сущий вздор.
Смело, точно вокруг нет больше никого, выступил Девен вперед и как мог изящнее поклонился, ради пущего эффекта откинув в сторону край полуплаща.
– Ваше величество…
Стоя в этакой позе, он мог видеть лишь подол ее платья, украшенный искусной вышивкой – кораблями и ветрами. Память о недавней победе над Великой Армадой, стоящая больше, чем весь его гардероб… Остановив взгляд на доблестном английском паруснике, он молча ждал.