Хамелеон
Шрифт:
— Знаю, — тяжело согласился отец, и я с удивлением услышала в его голосе тепло и сочувствие, — И я знаю, что увезти ее будет абсолютно не возможно, даже если связать по рукам и ногам. Не говоря уж о том, что Аделиз никогда не простит нам этого… Видит Бог, мне действительно жаль, что вы…
Он не договорил, а я не дослушала. Еще один камень свалился с души — кажется, мой отец все же принял Жермена.
Только проснувшись на следующее утро, я осознала на сколько оказывается была измучена. Сидя за столиком над одинокой чашкой кофе я не находила у себя ни моральных, ни физических сил, и даже не сразу поняла,
Оторвав взгляд от напитка, так напоминающего цветом родные глаза, я недоуменно и раздосадовано воззрилась на мужчину за соседним столиком.
— Больно видеть слабость сильного, но хуже всего, когда человек уже не надеется, — повторил тот, и без всякого разрешения пересел ко мне, — А вот вы, похоже, все еще надеетесь… Или нет?
Помимо того, что вызывало неприязнь в его облике: в прилизанных темных волосах непонятного цвета, выпуклых глазах, в которых застыло выражение естествоиспытателя при виде морской свинки, навязчивых манер, я его узнала. Маг, хиромант, гипнотизер — никогда не интересовалась такого сорта публикой, но этот был довольно известен.
— Господин Мессер, я не настолько богата, и не настолько легковерна, что бы попасться в ваши клиентки.
— А я вас и не зазываю, — сообщил он, обмеривая меня взглядом, — Мне просто стало жаль вас и вашего мужа.
— И вы готовы его излечить, — с сарказмом продолжила я, нервы вновь натянулись до предела.
— Нет. Излечения не мой профиль. Но я могу дать вам совет, подсказку… А уж сможете ли вы ею воспользоваться — зависит только от вас.
— Господин Мессер, я еще не дошла до такой степени отчаяния и не потеряла рассудок, что бы обращаться за помощью к… — я решительно поднялась.
— к шарлатанам, — по-прежнему спокойно закончил он, и под его взглядом я почему-то села обратно, — Да, я вижу, что вы во многое не верите. Но вы верите в себя, а это именно то, что нужно. Я не задержу вас надолго, не более пяти минут… Но возможно то, что вы услышите поможет вам спасти жизнь дорогого человека. Если конечно, он вам действительно дорог.
Мессер улыбнулся, и мне стало холодно. Приходилось признать, что в нем и правда было что-то… потустороннее.
— Значит, вы готовы выслушать совет от шарлатана.
— Хоть от самого дьявола!
Я не закончила фразу: 'если этот совет будет чего-то стоить'.
— Осторожней, мадам, он может вас услышать! — это что, шутка? — Хотя сейчас вы наверняка заявите, что не религиозны.
— Совершенно, — я не обманула его ожиданий.
— Не стану изображать из себя Лукавого и искушать, а так же утомлять вас долгими рассуждениями на тему, что первично материя либо энергия. Вам достаточно знать, что одно неразрывно связано с другим и непрерывно взаимодействуют, так, что через первое можно влиять на второе и наоборот. А теперь я постараюсь перейти на язык более понятный вам, как женщине, — он окинул меня взглядом работника мертвецкой, и поправил себя, — Влюбленной женщине. Болезнь вашего мужа, как я это рассматриваю, состоит не в том, что у него нарушены кровяные клетки или слабое сердце. Проявления эти вторичны. Его беда как раз и заключается в том, что его сердце даже чересчур сильное. Попробую объяснить. Все люди приходят в этот мир открытыми ему, чистыми… для восприятия подобного моему — светоносными, с точки зрения лирики — с живой душой. Однако по мере отравления тем ядом, который называется человеческим обществом, обычно происходят необратимые изменения. И здесь выигрывает именно тот, кто слаб, и чья душа медленно
Он выжидающе посмотрел на меня, но я не доставила ему удовольствия вопросами, лишь напряженно ждала продолжения, взбалтывая в чашке осадок.
— И дух человеческий, вместо того, что бы развить себя и перейти на новый более высокий уровень, постепенно замирает за возведенными барьерами, впадая в летаргический сон, из которого порой вырывается лишь благодаря сильным потрясениям… Как выражаются юристы и психиатры: в состоянии сильного душевного волнения, то бишь аффекте или сопряженном с ним, — Мессер снова выдержал паузу.
Он даже не смотрел на меня, не делал вообще никаких жестов, но сами интонации, голос, просто вибрирующий магнетической мощью — уже неотвратимо поглощали собой волю. И никакие остатки доводов рассудка не могли этому противостоять.
— Одномоментном либо же при длительном травмирующем воздействии… К сожалению, тогда имеет место нечто вроде эффекта разбуженного грозой безумца, не владеющего собой. Вы ведь знаете, как это бывает…
Внезапно, что-то заставило меня оторваться от многострадальной чашки, и встретиться с ним взглядом.
— Да… — он был прав, я еще помнила нечто подобное перед своим побегом из столицы.
Мессер удовлетворенно кивнул.
— Именно поэтому я и говорю с вами: сейчас вы еще способны это понять и что-то сделать. Перехожу к сути: ваш муж относится к тому редкому случаю, когда душа человеческая не только жива, но и не спит, — а значит, слишком уязвима. Человек может более чем великолепно владеть собой, но это не избавляет его от ран. От боли, которую он под час сам может не осознавать… А теперь пример: вы можете порезать палец и он заживет через пару дней. Вы можете рассадить ногу, или поскользнувшись даже сломать ее — через несколько месяцев не останется и следа… Внешне. Кроме шва на коже или кости, который обычно не чувствуется. Но вот один перелом, другой… и каждый день, новые царапины и ссадины, и у организма уже не остается сил их залечивать и рано или поздно наступает предел: полное истощение…
Мессер умолк, размешивая в своей чашке сахар.
— Ему ведь стало лучше рядом с вами?
Последний вопрос расставил все на свои места. Я поднялась, одергивая перчатки.
— Это возможно? Действительно возможно?
Этот пасынок Сатаны верно угадал и место, и время, и жертву: я была готова ухватиться даже за такие жалкие лохмотья призрака моей надежды.
— Вы не узнаете, пока не попробуете, так? И разве вам есть что терять, кроме…
Я не хотела отступать перед серьезным и неожиданно сочувствующим выражением его необыкновенных глаз.
— Да.
Кроме смысла моей жизни…
Я шла быстрым шагом, обдумывая странный разговор. Надежда не обрела даже подобия твердой почвы под ногами, но держалась: мужество обреченных… И без псевдо философских откровений я уже давно понимала, что разочарование и неверие разъедали душу Жермена отравой усопших мечтаний, лишая сил и воли, едва ли не в большей степени, чем лейкемия, медленно убивающая тело. Та незапятнанная часть его сердца, которая так привлекла меня, еще жила. Она уже прошла свой путь к очищению от всего наносного и лишнего: тот, кто сделал своей профессией самую красивую на свете ложь, позволил себе поверить, что это может быть правдой…