Хан с лицом странника
Шрифт:
— Эй, — крикнул он, вспоминая ее имя, — почему не приветствуешь своего хозяина? — но слова его повисли в воздухе. Девушка не остановилась, то ли не расслышав, то ли не поняв его слов.
"Как же ее зовут?" — подумал он, но так и не припомнив, пошел дальше. Хан наткнулся на улыбчивого Тураша, который еще издали начал улыбаться и кланяться, увидев хана.
— Когда на охоту едем? — спросил, почтительно отступая и не переставая кланяться, Тураш.
— Скоро, скоро, — ответил Кучум, продолжая думать о чем-то своем, — а ты, случаем, не знаешь, как русскую девку зовут?
— Как не
— Так говори, — Кучум недобро посмотрел на него, выставив вперед подбородок, пощелкивая пальцами, — чего тянешь?!
— Сейчас, хан, сейчас, — Тураш запустил грязную пятерню под шапку, сдвинув ее на ухо, — очень трудное имя у девки. Как всех лошадей у хана зовут — помню, как соколов моих зовут — тоже помню, а как девку ту зовут — тоже помнил, но имя такое… Да и зачем мне помнить, как ханскую невольницу зовут? — неожиданно закончил он, лукаво улыбаясь. — Хан проверить решил, верно, да? А потом скажет: "Почему Тураш знает, как имя моей девки? Надо последить за ним!" Точно говорю? Угадал? Турашу других девок хватает. Зачем ему ханская девка…
— Дурак! — и Кучум сгоряча двинул в улыбчивое лицо, сбив шапку на землю. — Пойди и узнай, как ее зовут.
— Раз надо — узнаю, — испуганно залепетал Тураш, и подхватив с земли шапку, со всех ног кинулся за невольницей, которая уже скрылась из вида.
Кучум в очередной раз, не находя причины выпиравшей из него злости, направился к своему шатру, думая, что действительно неплохо бы отправиться вечером на утиную охоту. Благо молодая птица уже встает на крыло и ловчим соколам не придется долго искать добычу, и твердо решил сегодня же, не мешкая, отправиться на ближайшее озеро и там заночевать.
У шатра его дожидался брадобрей Халик, который являлся к нему каждое утро. Но сегодня Кучум совсем забыл о нем, еще не придя в себя после тяжелого сна. Коротышка держал на коленях медный тазик, поблескивающий на солнце, и о чем-то беседовал со стражниками. Увидев приближающегося хана, он захлопал в пухлые ладоши и громко закричал:
— О, мой хан! Как я скучал без тебя! И солнце не так ярко светит для бедного Халика. Почему хан не улыбается и не зовет его к себе? Или я обидел чем моего хана? Пусть тогда хан возьмет мою острую бритву и отрежет мне ухо, но только простит меня и снова начнет улыбаться.
— Я твой длинный язык отрежу! Болтаешь, как баба, — раздраженно проворчал Кучум, проходя в шатер.
Халик вкатился следом за ним, не переставая щебетать.
— Что пользы хану от моего непутевого языка? Кто тогда скажет ему правду? Кто утешит в тяжелый день? А что я болтаю как баба, так тут он опять прав. Мужчина тот, кто имеет жену и детей. А у бедного Халика нет жены и, верно, никогда не будет. Кому я нужен такой? — не переставая сыпать словами, брадобрей меж тем суетился вокруг усевшегося на подушки Кучума. Помог снять ему сапоги, халат и, разложив свои инструменты, юркнул вон из шатра. Через несколько секунд он вернулся, бережно неся в тазике горячую воду. Не успел Халик приступить к бритью, как в шатер просунулась голова улыбающегося Тураша, и он громко прошептал:
— Ана! — выразительно вращая при этом глазами.
— Что? — не понял Кучум.
— Ана, — повторил тот. И произнес по складам — Ана. Девку так зовут.
— А-а-а, — равнодушно протянул Кучум, уже забыв данное тому поручение, — иди, готовься к охоте. Прямо сейчас и поедем. Сам реши, на какое озеро ехать.
— Ага! — глаза Тураша радостно сверкнули, и он исчез.
— Дурак он, твой Тураш, неожиданно спокойно и без обычных своих ужимок произнес Халик, — неправильно сказал имя русской девки.
— Что? — удивился Кучум не столько тому, что коротышка знает имя невольницы, а скорее серьезности его тона. — Как, говоришь, имя ее?
— Анна, — так же спокойно ответил брадобрей, орудуя маленькими щипчиками над ханской головой, — нас же с ней вместе везли, вот и узнал ее имя. Она хорошая девушка.
— А ты, случаем, не влюбился в нее? — усмехнулся Кучум и внимательно поглядел в глаза Халику.
— Разве я могу любить такую девушку? — с горечью произнес брадобрей. — К тому же она твоя невольница.
— Хочешь, подарю?
— Зачем хан так шутит?
— А…вот ты и выдал себя. Ладно. Прикажу поместить вас в один шатер с этой… как ее… Анной. То-то потеха будет!
— Хан не сделает этого, а то… а то…
— Что? Что ты можешь сделать? Сбежишь вместе с ней? Отвечай! Отвечай, когда тебя спрашивает твой хан!
— Я убью… себя, — с трудом выговаривая слова, ответил тот.
— Вот так-то. Помни о своих словах. И если дальше будешь досаждать мне своими шуточками, то жить тебе с ней в одном шатре. Иди. — Кучум оттолкнул от себя сникшего, униженного Халика и, тяжело переводя дыхание, крикнул ему вслед:
— И готовься ехать сегодня на охоту. Будешь у меня вместо пса уток таскать.
Немного успокоившись, он велел охраннику позвать юз-башу. Когда тот вошел, коротко сообщил о предстоящей охоте и приказал отрядить с ним не более десятка человек и, помедлив, добавил:
— Подготовь лошадей: одну для Халика-коротышки, а вторую… для женщины. Иди.
Когда отъехали от городка, Кучум, вырвавшись вперед, привстал на стременах и оглянулся. Чуть позади скакали, улыбаясь, Тураш и его брат Кылдас, тоже знающий толк в ловчих соколах. Они держали каждый по птице, пристегнутые тонкой цепочкой к левой руке охотников, головы которых были плотно накрыты специальной шапочкой. Иногда при сильной скачке соколы вскидывали крылья навстречу порывам ветра, вертя головой, пытаясь когтями сбросить шапочку, но, не доставая до нее, еще сильнее цеплялись лапами за охотничью рукавицу, удерживаясь и балансируя на руке.
Следом за ними два нукера везли клетки с запасными птицами уже без шапочек на головах. Они, злобно щеря клювы, непрестанно вертели головами, оглядывая все вокруг.
Далее двигались воины охраны, меж которыми явно выделялась хрупкая фигурка девушки, совсем не плохо державшейся в седле. Она была хороша в темно-зеленом халате, облегающих стройные ноги шароварах, заправленных в длинные красные сапоги и круглой с лисьей опушкой шапке на голове. Издалека Кучум не мог разглядеть ее лица, но ему показалось, будто она улыбается, радуясь чему-то своему подставляя лицо мягкому порывистому ветру.