Ханкерман. История татарского царства
Шрифт:
Обычно поутру из города только выходят. Кроме четверга, конечно, когда с утра базар. В четверг еще затемно у ворот собираются купцы и торговцы с товаром. Но сегодня вторник, всего один утренний гость. Всадник в черной бурке с накидкой. Седой, сгорбленный, а на лицо лучше и не смотреть. Словно бороздами покрыто, не поймешь, шрамы или морщины.
Проехал всадник медленно по Соборной площади, на Вознесенский храм посмотрел удивленно. Окликнул мальчонку, что нес куда-то стопку горячих лепешек, спросил о чем-то. Юный татарин только показал рукой в сторону Водяной улицы и побежал дальше. Свернул всадник в указанном направлении,
Открыли ему, во двор впустили. И сразу во дворе раздались крики.
Стоит у дверей дома старый улан Махмуд Беркузле, смотрит на гостя и глазам своим не верит. Нет, быть того не может, но это он, Назар! Сынок! Живой!..
У ног Назара Шарифа лежит, она его на двор впустила, она же его первая и узнала. Рядом внук Назар плачет, увидел, как мамка без чувств упала, испугался. Еще один внук Мустафа-Ибрагим на крики из дома выбежал с обнаженной саблей в руках – мамку защищать.
Стоит Назар, по сторонам озирается. Потом наклонился над Шарифой, на руки ее поднял, в губы поцеловал. Четыре года не видел улан жены и сына.
Подозвал Махмуд Мустафу-Ибрагима и послал в новый Ханкерман за Бахтияром, сказал, что дело срочное.
…Как снег белый лицом сидит улан Бахтияр, боится на брата глаза поднять. И не потому, что лицо Назара шрамами изуродовано, вину свою чувствует Бахтияр. Брата своего мертвым объявил, на жене его женился, сыновей его своими называет. Но не винит брата Назар, сидит, о жизни своей рассказывает. Вот ведь история, такое и в персидских сказках не услышишь.
Когда отпустил Асланбек племянника Раиса соглядатаем в русский лагерь, уже тогда понял Назар, что не жить ему. Не отпустит его Асланбек, обманет. Лют и до крови жаден. Когда приехали переговорщики от кыпчаков выкупать десятника Рашида, рассмеялся Асланбек, бросил суму с серебром в пыль, пнул презрительно, схватил саблю и сам снес Рашиду голову. Горячей кровью убитого тут же умылся.
Одна надежда у Назара была на побег, только стерегли пленников в яме днем и ночью. Но тут повезло, прислал бей Япанча к Асланбеку за пленными урусами. А накануне ночью в яме как раз русский стрелец от ран помер. Так Назар с ним одеждами поменялся, влез в красный кафтан, а свой тягиляй и бехтерец натянул на покойника. Шапку свою под голову ему положил. А для слуг Япанчи все урусы на одно лицо. Раз волосом и глазами светел, значит урус. Спустили лестницу в яму и велели всем урусам подниматься. Поднялся Назар, назвался Иваном. Вот и забрали его со всеми, по головам, как баранов, посчитали.
Повели их в стан к Япанче, заперли в сарае. Урусы молодцы, никто Назара не выдал. Но намаз пришлось совершать шепотом. Решили ночью подкоп рыть, да не успели, пришли за ними. Купил урусов у Япанчи бий Юсуф для продажи в Персию. Тем же вечером и погнали в ногайскую степь. По пути пытался бежать, но поймали, били. В Сарайчике всех продали. Пригнали на Итиль, посадили на персидскую галеру. Сразу приковали к лавкам, заставили грести. Клеймо на плече выжгли. Итиль-реку миновали, Астрахань, вышли в Персидское море, которое еще Хорезмским или Бакинским называют. Надсмотрщики на галере – просто звери. Пробовал рассказать о своем происхождении – только смеялись. Но с христианской лавки на мусульманскую пересадили, где гребли рабы-сунниты.
Под Дербентом попали в бурю, галера дала течь, едва не утонули. Дошли до Баку, галеру на ремонт поставили.
Все дальше и дальше рассказывает Назар, подробно говорит, как в Дербенте несладко пришлось, как затем попал в Шемаху и в Рашт… Слушают родичи, и с первого раза уже не запоминают все его злоключения, но понимают, какие страшные испытания прошел Назар. Все-таки смог бежать, несколько раз брал грех на душу – воровал еду и одежду, но потом смог устроиться работником, затем попал к купцу, который ходил по Итилю до Астрахани, а уже оттуда добрался до дома.
Долго все молчали после того, как смолк Назар, можно ли в такое поверить, чтобы один человек такое вынес? И… что дальше делать? Шарифа – теперь жена Бахтияра, и жена любимая. Мустафа-Ибрагим и Назар-младший Бахтияра отцом называют.
Все смотрят на Махмуда, ждут, что скажет глава семьи. Но поднялся Бахтияр, не стал взваливать на отца тяжесть выбора меж братьями. Подошел к Шарифе и сказал громко, почти прокричал:
– Талак! Талак! Талак!
Развернулся и вышел из дома. Дал он полный развод жене, а от службы его никто не освобождал.
1557 год. Сююмбике
Чуток сон у лесного ворона, хоть и заперт он в золоченой клетке. Едва заслышав тихие шаги на лестнице, Хасан открыл глаза. Еда? Пришли дать ему еды? Нет, то царица пришла, она-то еды точно не принесла. Попросить?
Ворон громко поточил о золоченую решетку клюв и широко его разинул, показывая, насколько он голоден.
– Бедная птица, – почти прошептала Сююмбике. – Тебе тоже не спится? Оба мы с тобою заперты в золоченой клетке, и не выбраться нам из нее никогда!
Сююмбике села на обтянутый золотистой тканью турецкий диван, взяла с золотого блюда красное яблоко. Едва откусила, тут же поморщилась и отбросила.
– Разве это яблоко? Вот у нас в Казани… А знаешь, Хасан, какие у нас в Казани яблоки? Огромные, сладкие! А какие персики! Румяные, сочные, из самой Персии. Во рту тают. А это разве персик?
Персик отправился за яблоком на пол. Сююмбике встала и подошла к узкому окну. Заговорила, чуть дрожа:
– Солнышко встает, новый день неволи… И еще эти сквозняки! В этой дикой стране всегда сквозняки! Всегда и везде. И в Москов-граде, и здесь, в Ханкермане. Хотя какой это Ханкерман? Разве это город ханов? Это просто Касим-град, Царевичев городок. Вот именно, городок. Со сквозняками. А в Казани сквозняков не было! Ты же видел, ворон, дворец в Казани! Огромный, из гранита и мрамора, а какой бассейн, какие термы были у нас в гареме…
Ворон громко поточил клюв о прутья: «И ты мне будешь рассказывать?» Сююмбике снова села на диван.
– Знаешь, Хасан, когда меня впервые привезли в Казань знакомить с Джан-Али, то сразу повели в термы. Таких не было даже в Сарае! Евнухи растирали мое тело мягкими губками с розовым маслом, наложницы красили мои ногти драгоценным лаком, а я мечтала о встрече с женихом. Я представляла его высоким и сильным, мускулистым и бородатым, как все воины моего отца. А он оказался тщедушным подростком. Совсем без бороды. И царская шапка все время сползала ему на уши. Когда после свадьбы нас привели в спальню и заперли двери, он даже не снял с меня шаль. Забрался в сапогах на ложе и принялся дразнить собаку. Представляешь? Почему он не любил меня, ворон? Разве я не красива?