Ханкерман. История татарского царства
Шрифт:
С того дня и потеряла покой касимовская принцесса. Как в охранной смене есть красавец-улан, так радостный день: и солнце светит ярче, и ветерок ласковей, и глаза у Маги-Салтан словно искрятся. А нет его в смене, хмурый день, все плохо, все из рук валится.
Зовут Мустафой-Ибрагимом. Она даже разузнала о нем некоторые подробности. Восемнадцать лет. Потомственный воин, еще его прадед служил первому касимовскому салтану!
Не сразу Мустафа-Ибрагим распознал такое расположение к себе, но ведь и он молод, и его сердце не камень. Заметил он взгляд «с искорками» и искреннюю улыбку. Да и
Маги-Салтан пробует баловать любимого подарками. Пытается делать все скрытно по девичьему разумению, да разве утаишь? Вот кинжал подарила в серебряных ножнах якобы за лихую джигитовку и пояс нарядный, золотом шитый. У дядюшки этих кинжалов и поясов два сундука. Но не носит подарок дорогой лихой улан – опасается сплетен да слухов. Откуда у простого улана пояс, шитый золотом?!
Вот уж год длится тайная любовь, а ни разу не остались молодые наедине, ни разу не поговорили. Только обмениваются тайными знаками. Выходит Маги-Салтан утром из дворца, а на башне дежурит Мустафа-Ибрагим. Остановится, глянет мельком, вздохнет глубоко, руку к сердцу приложит: «Сердце мое – твое!» И улан в ответ поклонится низко, приложит руку ко лбу: «Все мысли мои о тебе!»
Но сегодня вечером хочет Маги-Салтан услышать эти слова своими ушами, а не разгадывать жесты. Решила она побаловать своих нянек, купила им большой кувшин пенного меда. Няньки любят мед, хорошо спать будут, крепко, тем более что Маги-Салтан добавила туда сонной травы. Только догадался бы любимый сегодня после смены караула заглянуть в заветное место и прочитать ее записочку: «После вечернего намаза приходи к тому дубу».
Маги-Салтан знает, что любимый стал учиться грамоте недавно, и послания надо писать проще. Куда уж проще, и дуб «тот» только один, на берегу, на ветке «того» дуба любит отдыхать говорящий ворон Хасан.
Выпили няньки после сытного ужина чая, да и повалились на дворцовые ковры спать с блаженными улыбками на устах. Подействовала сон-трава!
Недолго думала касимовская принцесса, на цыпочках спустилась во двор, быстро проскользнула к тайной калитке в дворцовой стене. Легко открылся смазанный замок, а за калиткой привязана молодая лошадка. Забралась Маги-Салтан в седло, накрыла голову глубокой накидкой. Узнает кто из поздних прохожих – быть беде, только когда это влюбленных останавливало?..
Смотрит ворон с ветвей дуба и удивляется. Вот молодой улан и юная принцесса. Они полны сил и красивы, их тянет друг к другу… Но стоят молодые, держатся за руки, смотрят друг другу в глаза, слова говорят. Не смеет молодой улан даже обнять любимую, хоть сердце стучит так, что отсюда слышно.
Не понять ворону, что огромная пропасть пролегла между этими двумя молодыми людьми, что она шире и глубже реки Оки, поблескивающей в лунном свете. И пропасть эта – происхождение. Никогда простому казаку, пусть и принятому в уланскую сотню, не стоит и мечтать о высокородной невесте. А если она еще и потомок великого Чингисхана…
Заскучал Хасан, пристроился поудобнее на ветке, задремал.
1567 год. Сундуки Шигалея
Час перед рассветом – самое трудное для охранников время. Такая тишина, таким покоем веет с покрытой дымкой Оки, что глаза слипаются сами собой. Но крепится улан Мустафа-Ибрагим Беркузле, правнук Одноглазого, борется со сном, зорко следит с дворцовой башни за внутренним двором и за дорогой перед воротами Ханкермана.
Вечером дворцовую стажу предупредили, чтобы в эту ночь она была особенно внимательна. На утро у хана намечено дело. Вот прозвучала команда начальника дворцовой стражи, и двор перед башней вдруг осветился десятками факелов, подъехали к едва заметной двери две большие арбы.
Чуток сон у лесного ворона, дремавшего на куполе башни, сразу услышал он знакомый скрежет ключей в немецких замках. Слетел Хасан к заветному окошку, протиснулся в узкий лаз. Надеется получить еще один блестящий камушек. Но сейчас великому хану не до бесед с мудрым вороном, стоит он с факелом у двери, указывает нукерам, какие сундуки брать. Торопятся нукеры, выносят к арбам ящики и сундуки, сгибаясь от тяжести. С огорчением заметил Хасан, что его любимый сундучок с блестящими камнями вынесли из подвала первым делом.
Стоит хан Шах-Али в опустевшей наполовину комнате, смотрит на сундуки с драгоценными тканями, на ворохи собольих мехов. Нет, их он не возьмет, не сохраниться им в сырости каменоломен. И казна пусть будет под рукой. Да и не по силам никому этот сундук отсюда вынести, очень уж тяжел. Вздохнул Шигалей, звякнул ключами, пошел к дверям…
Начальник ночной стражи помахал факелом и велел Ибрагиму-Мустафе спуститься, чтобы сопровождать салтана. Удивился улан, но приказание выполнил: надо, так надо.
Быстро идет по Оке ладья, острый нос рассекает утреннюю дымку, налегают гребцы на весла. Дюжина разноплеменных гребцов – все рабы касимовского хана. Кружит над ладьей ворон Хасан, беспокоится о заветном сундучке с каменьями, видел, как его с арбы на ладью перенесли.
На корме ладьи накрыт столик, за ним на диване, застеленным армянским ковром, двое в богатых одеждах: грузный Шигалей и высокий, худой, как жердь, его зять седобородый Кайбулла. Он ненадолго оставил войско в Ливонии и прибыл навестить семью, вот и позвал его Шигалей для важного дела.
Скверные вести приходят в Касимов. Плохо в Ливонии, король польский и князь литовский Батор собрал против русских большое войско. Теперь уже русским приходится держать оборону. Но еще хуже вести из Крыма. Говорят, хан Девлет собирает несметное войско, хочет Москву воевать. А раз Москву, то и в Касимов наведаться может, остался у него зуб на весь Ахматов род. Местные Ширины словно того и ждут: сидят в своем Городце, смуту затевают. Не дают им покоя слухи о богатстве бывшего казанского хана.