Ханна
Шрифт:
Для Ханны это занятие оказалось весьма познавательным. Она ещё многого не успела повидать в доме номер восемнадцать. Целых три часа они вместе с Дейз вытирали, полировали и собирали составные части кукольного дома. Они развесили картины в комнатах на нижнем этаже и разложили восточные ковры, сверкавшие, словно драгоценные камни. Японские вазы в кукольном доме тоже были, но рисунки на них казались совсем грубыми и простыми по сравнению с настоящими: бурные волны как будто застыли, а морские создания выглядели вялыми, словно лишились всех сил. Получилось,
— Ох, а это бедняжка Дотти, — вздохнула Дейз, открыв одну из коробок с прислугой. — Выходит, теперь это будешь ты, — сказала она и поставила куколку в каморку под крышей. — Ты же не против?
Ханна такого не ожидала. Она посмотрела на фигурку служанки в такой же холщовой юбке, которую она надевала утром, в фартуке с пятнами от угольной пыли.
— Вообще-то немножко против, Дейз. Может, мы её чуть-чуть переделаем?
— Отлично придумано! Запасная форма у нас есть. Мы её переоденем в дневное парадное платье, а ещё я вот что придумала! — Дейз вскочила и открыла шкафчик с бумагой, красками и кисточками. — Дотти была светленькая. Выкрасим ей волосы тушью, будут рыжие, как у тебя.
Девочки едва ли не четверть часа возились с куклой.
— Погляди-ка! — воскликнула Дейз, поставив её возле миниатюрного ведёрка для угля. — Здорово получилось, а?
— Да, отлично. Спасибо, — сказала Ханна и потянулась за следующей коробкой.
— Не трогай! — выпалила Дейз, когда Ханна приподняла крышку коробки с надписью: «Комната Лайлы». Ханна застыла. — Никому не разрешается трогать вещи из комнаты Лайлы в кукольном доме. Она сама всё вытирает и расставляет. Там даже есть фарфоровая кошечка, совсем как Яшма.
— Ясно, — сказала Ханна. — А комнаты других девочек?
К двум часам они закончили. Ханна переоделась обратно в форму судомойки, и её послали чистить каминные решётки и разводить огонь в комнатах на первом этаже.
Так она оказалась в комнате, куда прежде ни разу не заглядывала. Едва шагнув через порог, Ханна застыла. Она догадалась, что это музыкальная комната — Дейз обставляла её в кукольном домике. Там был большой рояль, а напротив него, у двух высоких французских окон, выходящих на сад, стояла арфа. Ханна поставила на пол ведёрко с углём и растопкой. Цветные струны, изящные очертания деревянного корпуса, блеск полированного дерева влекли её. До этого она видела арфу только на картинках. В комнате, кроме неё, не было ни души, арфа одиноко блистала в лучах утреннего солнца. На ней, разумеется, никто не играл, однако Ханна ощутила, как подрагивают струны. Но как же это? К инструменту никто не прикасался, и всё же девочка чувствовала, нет, почти что слышала колебание лёгкого звука — словно мелодия ждала, когда в неё вдохнут жизнь.
Внезапно Ханна поняла, что в комнате есть кто-то ещё. Она резко развернулась и оказалась лицом к лицу с высоким юношей с густыми чёрными волосами и изумрудными глазами. Девочка вскрикнула.
— Прости, я не хотел тебя напугать.
— Мистер Хоули? — Но нет, он был слишком молод для хозяина.
— Едва ли! — рассмеялся юноша. — Я Стэнниш Уилер.
— Тот самый портретист? — чуть слышно спросила Ханна. Ей вдруг почему-то стало не по себе, и она отвела взгляд. Эти изумрудно-зелёные глаза были беспокойными, словно течение бурной реки.
— Да, тот самый портретист. — Юноша наклонил голову в сторону и прищурился, как будто изучая Ханну. Он шагнул к ней, и у него на виске забилась жилка, а лицо побледнело. Ханна встревожилась. Что такого он в ней увидел? Ей показалось, что художник сейчас упадёт в обморок.
— Сэр, вам… вам дурно? — Девочка протянула руку, словно собиралась поддержать его, но Уилер тут же отступил на шаг, и Ханна залилась краской. «Дурочка! Дурочка! Какая же я дурочка! Высокий, сильный, здоровый мужчина. С какой стати ему падать в обморок?»
Он слегка покачал головой, вроде бы придя в себя.
— Всё хорошо, всё в полном порядке. Просто…
Художник замолчал, однако не сводил глаз с Ханны, словно что-то искал в её облике. Пунцовый румянец сошёл с её лица, но сердце девочки отчаянно колотилось, и у неё пересохло во рту. «Пожалуйста, уходите! — молча взмолилась она. — Что угодно, только уходите!»
Ханна подняла свою метёлку для пыли и принялась обмахивать ею совершенно чистый камин.
— Хозяева ещё не приехали. Они будут только ближе к вечеру.
— Да, я знаю. Я хотел осмотреть эту комнату, возможно, я буду писать девочек здесь.
Не поворачиваясь к художнику и продолжая вытирать несуществующую пыль, Ханна сказала:
— По-моему, я слышала от мистера Марстона, что мисс Хоули будут позировать в салоне, на фоне ваз.
— О да, я знаю. Бесценные вазы! — произнёс он несколько пренебрежительным тоном. Ханна не переставала чувствовать на себе его взгляд. — А ты… что ты думаешь об этих вазах?
Девочка внутренне похолодела. Она медленно развернулась.
— Вы не считаете, что они красивы? — спросила Ханна.
— О да, вазы очень красивы, — ответил художник. — Но мне кажется сомнительным предприятием сама попытка заключить нечто столь свободное, как море, в тонком слое краски на поверхности глиняной вазы.
Не задумываясь над тем, что говорит, Ханна ответила:
— Да, это всё равно, что засунуть корабль с парусами внутрь бутылки. Я однажды видела такое в витрине.
Художник опять наклонил голову и с ещё большим интересом посмотрел на девочку.
— Именно так. Есть вещи, которые нельзя ни в чём уместить.
«Но ведь именно этим он и занимается, — подумала Ханна. — Он ведь рисует портреты — запечатлевает жизнь на холсте, или по крайней мере пытается».
— Тем не менее, — продолжал Стэнниш Уилер со странной натянутой улыбкой. — Я готов держать пари, что ты считаешь вазы удивительно красивыми и что особенно тебя привлекает хвост, который пробивается через волну.
У Ханны застыла кровь в жилах. Художник протянул к ней руку, но девочка отвернулась.