Харбин
Шрифт:
– Как к нам поступила эта информация? По телефону?
– Никак нет, господин полковник, с нарочным.
– Письменно, устно?
– Устно, господин полковник. Начальник Мишаньского пограничного гарнизона капитан Ояма прислал сюда своего переводчика.
– Русского? Где он?
– Русского, господин полковник, другого не нашлось по срочности дела. Спит он сейчас.
– Будите!
– Не получится. После звонка к вам я пробовал. Спит как мёртвый!
«Да! – вспоминал Асакуса. – Спал переводчик тогда действительно как мёртвый, до самого утра. А мы
Асакуса снова вспомнил облик человека, который сейчас, наверное, уже дохлебал жиденький борщок и ждёт, что с ним будет дальше. Он посмотрел на часы – прошло ровно десять минут.
«Ещё пять минут на чай, и надо идти, а то заснёт».
Он вспомнил, как тогда мчался в своём «бенце» по пыльным просёлкам, по равнине и через перевалы, как ворвался в серый глиняный городок Мишань, где стояла пограничная полурота, состоявшая наполовину из японцев, наполовину из китайцев, как вышел из машины и не узнал её, побуревшую от глинистой маньчжурской пыли.
В штабе его встретил не спавший уже вторые сутки начальник гарнизона, старый служака капитан Ояма, высокий, плотного телосложения, обутый по-солдатски в ботинки и обмотки. Асакусу тогда поразил меч в руках этого служаки, такой же старинной работы, как и его, но расспрашивать было некогда. Капитан только кивнул за стенку, мол, спит, и указал пальцем на красную маленькую книжицу, лежавшую на столе поверх всех бумаг.
Ситуация была такова, что Асакуса отбросил все формальности с поклонами портретам императоров и докладами «по форме» командира гарнизона, уселся за стол и раскрыл эту книжицу. В ней была фотография человека в советской военной форме с петлицами и ромбами, с курчавой плотной шевелюрой на голове и мушкой усов и надписи, печатные и прописные чёрными чернилами и каллиграфическим почерком. Асакуса прочитал: «Начальник Управления НКВД Дальневосточного края… Комиссар государственной безопасности 3-го ранга…», «Действительно до…», печать, «Разрешено ношение и хранение огнестрельного оружия…», что-то ещё… Это что-то ещё и всё остальное слегка плыло перед глазами, Асакуса ни разу за всю свою службу не держал в руках таких документов.
«Да! Задали вы нам тогда задачу, господин комиссар третьего ранга Юшков Эдгар Семёнович!»
Он снова глянул на часы, встал и вышел из кабинета. В гостиной он обнаружил Юшкова бодрствующим и сидящим в кресле с папиросой.
– Как вы себя чувствуете?
Юшков не отреагировал и, судя по его виду, разговаривать был не расположен. Асакуса понял, что придётся начинать разговор сначала.
«Ну что ж! Начнём!»
– Эдгар Семёнович, вы мне можете не верить, но я вам поверил сразу!
Юшков иронично поднял брови.
«Ожил! Огрызается! – подумал Асакуса. – Сейчас бы подвесить тебя за правую… – Он посмотрел на правую поднятую с папиросой руку Юшкова. – Нет, за левую руку… Хотя нет! Нельзя! Оторвутся! И правая и левая!»
– Кто с вами работал? – спросил он.
– А то вы не знаете? – Юшков сказал это не разжимая губ.
– Да, вы правы. Конечно знаю.
«Конечно знаю!» – повторил про себя Асакуса, глядя на измождённую фигуру своего гостя, его торчащие из рукавов и брючин худые руки и ноги.
«Но он и был нетолстый, когда пришёл!»
Тогда в Мишани Асакуса рассмотрел удостоверение необычного перебежчика и приказал начальнику гарнизона ввести его в канцелярию. Начальник, несмотря на свой возраст и грузность, мигом выскочил в соседнюю комнату и уже через секунду с силой вытолкнул оттуда согнутого человека в синих галифе и тёмно-зелёной советской гимнастёрке с распахнутым воротом, без ремней и сапог. Человек не удержался на ногах, не успел выставить перед собой заломленные за спину руки и упал в пол лицом.
Асакуса поднял недоумевающие глаза на начальника гарнизона.
– Господин полковник! Коматта-на! – Капитан чертыхался и захлёбывался от злобы, его усики на дрожащей верхней губе торчали и были усыпаны бисером пота. – Эта русскэ собака… – он не мог перевести дыхание, – он сам перешёл границу, его никто не звал! Он чуть не застрелил моего фельдфебеля и сломал руку рядовому первого разряда Яритомо…
В это время перебежчик, оглушённый падением, пришёл в себя и стал подниматься; он встал на колени, оперся на руки и в такой позе оказался боком под ногами командира гарнизона. Ояма взмахнул мечом, Асакуса в долю секунды оценил движение капитана и неожиданно для себя, не вставая со стула, пнул перебежчика сапогом в плечо.
– Капитан! – заорал он.
Ояма застыл с поднятым в обеих руках клинком.
– Виноват, господин полковник, он ещё укусил меня за руку. Только что!
Капитан сделал шаг назад и кинул катану в ножны.
– Выйдите! Мне надо с ним поговорить!
Старый грузный Ояма неловко повернулся кругом, подняв пыль стоптанными каблуками солдатских ботинок, и, громко хлопнув щербатой, сбитой из грубых досок дверью, вышел.
Перебежчик уже сидел на коленях и об плечо гимнастёрки размазывал по щеке кровь. Удар Асакусы пришёлся русскому каблуком в лицо.
– Извините! – с досадой сказал Асакуса по-японски. – Но сейчас-то зачем вы укусили капитана?
Перебежчик поднял глаза, и полковнику стало ясно, что он его не понял.
– Хорошо! Спрошу вас по-русски! Зачем вы сейчас укусили капитана Ояму?
– Я бы вас всех, макак японских, перекусал.
«Вот так, – подумал Асакуса, – я его спас, а теперь впору самому доставать меч и рубить эту русскую собачью голову. Хорошо, что я выпроводил капитана».
Перебежчик тем временем отполз к стене и сел, привалившись к ней спиной.
Полковник взял со стола красную книжицу, раскрыл её лицевой стороной к перебежчику и спросил:
– Это ваше?
– Да! – коротко ответил тот.
– Вы действительно начальник Управления НКВД Дальневосточного края?
– Уже нет!
– Это понятно. А до вчерашнего дня?
– До позавчерашнего.
Перебежчик отвечал на вопросы и смотрел на Асакусу с презрительной ухмылкой.
От внезапно вспыхнувшей злобы Асакуса готов был разорвать этого дерзкого русского, забить его головой об стену…