Харбинский экспресс
Шрифт:
Надо признаться, в этот момент Вердарский почувствовал некое сладкое томление в организме. Он и сам бы теперь с удовольствием отведал здешнего ежевичного чаю. Но тут же представил себе, как молодуха после рассказывает своему покровителю:
— А ентот, из сыскной, ну такой душка!.. — и поспешил распрощаться с весноватой фавориткой околоточного надзирателя.
В общем, время было истрачено, а толку — никакого.
Вердарский достал часы, глянул. Стрелки показывали четверть четвертого. Пожалуй,
Может, и Грач уже там, подумал с надеждой Вердарский. Хоть посоветоваться…
Мыслишка эта была не слишком приглядной — получалось, что Вердарский намеревается прятаться за спину старшего. Да, некрасиво. Нахмурясь, полицейский чиновник зашагал быстрее. Чтобы срезать путь, свернул на узкую, в выбоинах, Кривоколенную, которая с лихвой оправдывала наименование.
Кривоколенная вывела к извозчичьей бирже. Здесь пахло навозом, кожей и дешевым табачным дымом. Над площадью висела неизбывная ленивая брань.
«А околоточный-то небось свою молодуху на служебной пролетке катал», — подумалось вдруг.
Эта мысль вызвала к жизни другую, имеющую непосредственное отношение к сегодняшним делам, и Вердарский остановился, словно боялся спугнуть. Только поразмыслить ему не дали.
— Куда ехать-то, барин? — крикнул лихач с пролетки на дутых резиновых шинах. — Недорого возьму.
— Мне тут близко… спасибо… — бормотал Вердарский, торопясь миновать биржевую площадь.
— Эй, барин! Садись, отвезу! Хоть на вокзал, хоть в Модяговку! — снова кричал докучливый возница. Он цокнул языком, и коляска покатила следом за Вердарским. — Ежели в Модяговку, так скидка положена!
Извозчики словно только того и ждали. Принялись хохотать, хлопая себя по ляжкам. Нехорошо так смеялись, насмешничали:
— Да куды ему! У него и на конфекты не хватит!
— А на кой такому конфекты? Его самого в салоп обрядить — вот и цыпа-ляля получится! Почище Любки-блохи!
Надо было остановиться и дать укорот обормотам, пригрозить как следует. Однако Вердарский окончательно сконфузился и, наклонив голову, припустил едва не бегом, не разбирая дороги. И с ходу уткнулся макушкой во что-то мягкое. Это «нечто» охнуло и сказало:
— Вот курья башка!..
Вердарский выпрямился. Перед ним стоял молодой человек замечательной внешности. В черной бархатной жилетке поверх багряной шелковой рубахи навыпуск, в отутюженных брюках, тщательно заправленных в русские сапоги, которые сияли черным антрацитовым пламенем. На голове — новый картуз с лаковым козырьком. Черные усики расчесаны и напомажены. Словом, молодой человек словно с картинки сошел — был он весь масляно-лаковый, точно детский петушок из жженого сахара.
Окажись здесь Грач, он бы мигом определил род занятий
— Простите сударь, — сказал он стеснительно. — Я вас, должно быть, ушиб.
— Пустяки, — ответил лаковый, ощупывая Вердарского взглядом. — А вы что тут делать изволите? По какой надобности?
— Случайно. Я не знал, хотел побыстрее. Я тут редко бываю.
— Оно и видно, — сказал лаковый, перемещаясь взором по сюртуку своего визави. — От незнания чего не бывает. Только вот ведь какое дело: за промашки-то свои платить приходится.
— Сударь… — пробормотал Вердарский, отшатываясь. — Я государственный служащий…
— А это нам неважно, — вкрадчиво говорил лаковый, подступая. — Хоть вы мандарин китайский, а будьте любезны…
С этими словами он с силой толкнул чиновника в грудь. Тот отлетел назад и наверняка бы упал, если б не лихаческая коляска, стоявшая позади. Вердарский ударился о нее спиной и затылком. В голове тонко зазвенело, а страх разом вдруг улетучился.
Вердарский вытянул из внутреннего кармана японский пистолет и мигом навел на лакового.
— Я вас сейчас застрелю! — тонко воскликнул Вердарский. — Обязательно! И не вздумайте даже бежать!..
— Чего ж мне бегать-то? — спросил лаковый, заинтересованно глядя на пистолет. — Чай не оголец какой. А вы что ж, эту штуку с японской войны хранить изволите?
— Нет, — сквозь зубы ответил Вердарский и добавил: — Я из сыскной полиции. — Он обернулся к лихачу на козлах. — А ну, давай за городовым! Живо!
— Эва, — ответил тот. — Откель его взять-то? Игнат Спиридоныч аккурат отобедали, теперь почивают. Часа через два — дело другое. А сейчас — ни-ни. Не взыскуйте, барин.
Ужас как не хотелось Вердарскому отпускать лакового поганца, однако что делать? Не ждать же, пока выспится городовой Игнат, сын Спиридона!
Полицейский чиновник почувствовал, что в душе его растет лютая ненависть ко всему околоточно-городовому племени.
— Вот что, — процедил он, показывая пистолетом на своего обидчика. — Дождешься городового и доложишь, что я велел тебя к приставу отвести.
— Да за что ж, господин хороший?
— Сам знаешь. А я после проверю. И если что…
Вердарский переложил пистолет в левую руку, а правым кулаком погрозил лаковому.
Тот, наглец, вдруг засмеялся.
— Вы, должно быть, на службе недавно. В управление поспешаете? Ну, Мирону Михайловичу поклон от меня. А пристава я, воля ваша, беспокоить не стану. Больной человек, желудком мается. Не по-людски будет его тревожить. Да и зачем? Вы ошиблись, я обознался. Квиты-с.
Вердарский вздохнул, соображая, как лучше ответить. Однако лаковый вдруг, мазнув взглядом по лицу полицейского надзирателя, спросил: