Хайноре
Шрифт:
— Не лезь. Больше не лезь со своими нравоучениями, поняла? Ты поручила ее мне. Вот и не трогай.
— Как бы ты не злился, мальчик, какой бы негодяйкой меня не считал, но ты и сам прекрасно знаешь, что так она станет только сильнее.
И снова на север
Камни стучали-хрустели-терлись-стонали под колесами телеги, а может это колеса плакали от встречи с ними. Черное небо шуршало-стелилось-изгибалось, как морское полотно под рукой ветра. Очень болел бок, голова и правая лодыжка. Очень хотелось мятного чая и пирога с малиной и брусникой, какой Сорка каждый раз
Лира молча заплакала по своей кормилице, которая, верно, не переживет пропажи любимой госпожи. Она была так предана, она… она ведь предупреждала, она ведь говорила — не верь ведьме, не верь, она зло, она несет беду… Слепая дурочка, маленькая идиотка, глупая зайчиха, слабая, трусливая… Прячешься теперь за пеленой непонимания-нежелания-незнания. Сладко тебе там? Спокойно? Хорошо? Прятаться всегда хорошо, лучше, чем что-то делать… Смирись-признай-пойми тебя обдурили, тебя сломали, тебе солгали, тебе перекроили жизнь, вынули из сладкого плена отца-сестры-служанок, окунули в деготь, болотную воду, в огонь и лед. Ведьма права, права, ведьма. Ты ищешь всюду себе подмогу, как слабо-тонкий вьюнок хватаешься за кого-то, кто сильнее, и зажмурив глаза, покорно следуешь чужой воле.
— Альма… — шептала Лира, хоть никого рядом и не было. — Я думала, мы подруги… я думала ты любишь меня… Мне было так хорошо с тобой…
Хорошо-тепло-покойно… как в материнских руках, как в люльке, как в пеленках… Ты всегда знала, что делать, всегда указывала и наставляла. Теперь тебя нет, моя подруга, ты умерла, тебя съел Зверь Близ Гри — девушка с твоим лицом, но совсем не ты. Покойся с миром, моя дорогая, я буду помнить тебя, твои слова и советы. Я буду любить тебя, но не то, кем ты стала.
Благослови тебя Всесоздатель, даст он тебе покоя, теплой земли и сладкого молока у дверей в Предвечный храм. Отец хранит.
— Отец хранит…
Я отрекаюсь от Древних, от южной веры, ибо пророк, пришедший наставить меня, говорил ложь, как в священном сказании об искушенном бесами королевском сыне. Я отрекаюсь от Папы Ромоха и Сашаи, от ложных богов и проповедников, и если кто при мне заговорит о них, я брошу в того камень, и пусть он тоже бросит в меня камень, тогда мы увидим кто устоит, а за тем, кто не падет от камня, и есть правда. Отец хранит.
— Благослови меня и прости, благослови и прости, Всесоздатель… — шептала Лира, слепая от слез и благоговения. — Даю себе слово, даю тебе клятву — я больше не буду бояться, я больше не позволю бросить меня на камни, я больше не дам никому себя в обиду. Я приму истину, какая она есть, я не отрекусь от нее… Отец хранит…
Леди приглушенно вскрикнула, когда что-то тяжелое придавило ей рот.
— Ну-ну, не надо, не будем сюда всех созывать, — прошептал Дормонд, нависая над Лирой. — Не кричите, леди, я вас очень прошу. Я надеюсь, что мы с вами выберемся отсюда без шума.
Валирейн мгновение мешкала, ошарашено глядя на лохматого медведя со следами от тележных досок на щеках, а потом кивнула, и тот убрал свою огромную руку от ее рта.
— Вы очнулись!
— Верно.
— Я… упала. Была неосторожна в ущелье, — Лира чуть приподнялась на локтях, морщась от боли. Правая лодыжка посинела с внешней стороны, ныло ребро, и кружилась голова. — О-о-ох…
— Ну-ка обратно лягте, не надо лишний раз дергаться, — Лорд склонился над ее ногой, внимательно осмотрел, а потом досадливо цокнул. — Перелома мне не видно, авось и пронесло. Но ходить какое-то время не получится. Плохо дело, я-то думал бежать втихаря ночью, но с вами с такой далеко не уйдешь.
— Бегите без меня, — Лира взяла северянина за руку. — Так хоть кто-то спасется…
— Ну-ну, — нахмурился милорд, погладив ее по голове. — Вместе угодили в западню, вместе будет выбираться. К тому же сестрица ваша мне потом все нутро проест.
Дормонд усмехнулся, и Лира улыбнулась в ответ. Но веселье не долго держалось на их лицах.
— Жаль, что вас вся эта кутерьма затронула. Уж кто-кто, а вы-то ни в чем не повинны.
Лира всхлипнула, но тут же собралась, не желая снова ударяться в плачь.
— Не такая уж я невинная, милорд. Ведьма… она… она и из меня сделала преступницу. Я ведь должна была стать приманкой для вас. Я ведь с самого начала знала, что вас используют… правда, не думала, что так…
— В том-то и дело, что вас она обдурила. Впрочем, как и меня. Как вы с нею познакомились?
Как… ох, это было так давно, казалось, целую вечность назад, хотя всего-то несколько лет.
— В детстве я каждое лето проводила на Фандия, там меня лечили от родовой лихорадки соленой водой и морским воздухом. Однажды там появилась она. Альма. Назвалась жрицей Древних, сказала, что сможет меня исцелить. И смогла… не знаю, как ей это удалось… тогда и потом я думала, что она и впрямь ведьма. А оказалось…
— Травами лечила, верно? Так никакое это не колдовство. Любой бы северный знахарь вас в миг за одно лето на ноги поставил. У вас лекари по-другому врачуют, с божьей помощью, а это так себе лекарство, — фыркнул лорд. — Ясно, значит из нее и впрямь сделали хорошего агента. Подержали на солнце, чтоб подкоптилась и сошла за южанку, разукрасили, нарядили, научили говорить, а потом подсунули вам.
— Разукрасили, научили говорить?! Да чтоб ты знал, плешивый боров, я сама всему училась! — Во внезапно остановившейся повозке вдруг стало ослепительно светло. — Я два года прожила в проклятом храме мать-его-Древних, прикидываясь внезапно озаренной, и несколько месяцев ради посвящения провела в бочке. В бочке, только вслушайся! Постигала мудрость изначального мира, который, видишь ли, в зародыше был меньше зернышка панайи! Да и чтоб ты знал, это была моя идея, подобраться к девке через юг! Я еще год до этого следила за ее жизнью и пыталась найти пути подхода. Так что, дорогая моя северянская богомерзь, я не просто агент, а самый настоящий подарок для повстанцев! — Ведьма взобралась на телегу, в ее руке сверкнул огромный охотничий нож. — А теперь будь любезен, открой ротик и выпей микстурку!