Хазария
Шрифт:
И тогда Уйзен, отыскав взором сигнальщиков, дал им знак, указав своим слегка искривлённым лёгким мечом вниз, на землю.
Протяжно и заунывно запели хазарские рога, прося победителей о милости.
Натиск урусов разом ослабел, они обращали вопросительные взоры к князю.
Святослав также знаком велел остановить сражение. Запели турьи рога, сеча пошла на убыль и скоро вовсе стихла.
Хазары расступились, и из середины, в сопровождении нескольких охоронцев, выехал Уйзен.
Через узкий проход, образованный расступившимися
Они смерили друг друга взглядами.
«Совсем молод, но твёрд, как камень, – отметил хазарин, – и войском управляет получше греческих стратигосов…»
Святослав безошибочным внутренним чутьём определил в противнике сильного и опытного воина, который весь клокочет от позора и унижения. Но внешне хазарин был спокойно угрюм, только подрагивание скул выдавало его нервное напряжение.
– Чего хочет князь урусов? – перевёл слова Уйзена толмач, говоривший на славянском совершенно чисто.
– Хочу, чтобы вся Хазария отныне мне подчинилась, а её земли до Волги отошли Киеву!
Хазарин вспыхнул, глаза его ещё более сузились, и в них блеснула ярость. Стараясь овладеть собой, он ответил хриплым от волнения голосом:
– Я, Уйзен-шад, сын Великого Кагана, брат Яссааха, и земли мои простираются до Бузан-реки. А от Бузана до Итиля земля не моя, отцовская, и отдать тебе её никак не могу…
– Земли у Дона я сам взял, – отвечал Святослав, – вернул то, что мне принадлежало. А Яшака покарал за то, что он слово своё нарушил.
На какое-то время залегла тишина.
– Значит, земли за Доном не твои, – задумчиво продолжил Святослав. – А как насчёт вятичей с радимичами?
– Эти земли мои, – мрачно ответил пленник, – коль победил меня, уступаю их тебе.
– Что ж, – отвечал Святослав, – ты храбрый воин и достойный противник. За это отпускаю я тебя, князь, и людей твоих и дарую вам волю. Только помни: ежели опять против нас пойдёшь, пощады не жди!
Святослав дал знак, и русы освободили хазарам путь.
Настороженно, не веря своим ушам и ожидая подвоха, Уйзен тронул коня и медленно поехал вперёд, за ним – остальные хазары. В полном молчании ехали они по живому коридору, каждый миг ожидая нападения либо тучи русских стрел в спину.
Наконец, всё ещё не веря, что остались живы и отпущены восвояси, хазары выехали в чисто поле. Затем пришпорили коней и, уже больше не оглядываясь на молчаливо застывшую русскую дружину, стали быстро удаляться.
Бывший воевода, подъехав, стал чуть позади князя и сказал, не особо скрывая досады:
– Зря, княже, отпустил противника, хоть и осталась их десятая часть, а всё ж зря! Хазары чести воинской не разумеют, обещание дадут, а сами, улучив момент, тут же в спину ударят!
– Может, оттого и не разумеют, что мы им не верим? Теперь поглядим!
– Гляди, княже, гляди… Эх, в Киев ворочаться надо, много людей потеряли, следует отдых войску дать… Тьмы пополнить…
– Нет, вуйко, – прервал его Святослав, – назад ворочаться не будем. Перун благоволит к нам и даёт скорую победу над врагом. Пойдём в земли радимичей и вятичей, там наберём и новые тьмы из подневольного хазарам люда, и корма для лошадей и дружины.
Старый воевода только крепче сжал зубы и, огрев коня плетью, умчался прочь, чтобы не сорваться и не наговорить князю лишнего.
Над полем печально запели рога – будто сама Жаля трубным гласом рыдала по храбрым воинам киевской Молодой дружины, что погибли в жестокой сече. Живые стали хоронить мёртвых и справлять по ним Тризну, вспоминая каждого воина по имени, прославляя его подвиги, силу и удаль, чтобы память о нём удержалась и перешла к потомкам, а боги славянские знали и видели, какой храбрый воин отныне будет пребывать в их небесной дружине.
И снова заклубилась пыль под копытами русской конницы. Позади – поверженный Саркел и разбитое войско Уйзена, и свежие, ещё без единой травинки, курганы над последними павшими, – в степи, где нет дерева, чтобы сотворить кострище, это единственный способ погребения. А что впереди? Святослав уверен, что его ждут только победы и ратная слава, и он спешит к ней, подгоняя коня.
Только дядька Свенельд хмур и молчалив, но Святослав не обращает на это внимания.
Уставшие кони перешли на шаг, и кто-то из воинов затянул песню, протяжную и печальную думу:
Ой, ты, степь моя, степь Донецкая, степь Донецкая да привольная! Разнотравием ты украсилась, и сокрылася за туманами, Не холмами ты да покрылася, а покрылась нынче курганами! А чьи витязи спят в курганах тех, кто обрёл здесь вечный покой Со своей походною утварью – щит да меч, да лук со стрелой? И разносится в степи карканье, в небе слышен шум многих крыл, — То летит, летит стая воронов к полю сечи есть мясо белое, Мясо белое, очи синие, сердце храброе вражий меч сгубил…– Больно тоскливая песня, – заметил ему кто-то.
Воин замолчал, потом запел другую.
Что за пыль да поднялася над степью, что за гомон да стоит над широкою? Отчего ветры дуют буйные, отчего степь травою клонится, Ой, куда бегут звери дикие, ой, куда бегут быки круторогие, И куда летят чёрны вороны, а волк хищный да по следу их гонится? То идёт князь Святослав наш Хоробрый со своей преславной дружиною, Со своими молодыми соколами, ай, да лепше их в Киеве не сыскать!