Хазарская охота
Шрифт:
– А тебе чего не достало, Гюрята? Чем обаяли тебя? Дымом курений, сладкогласным пением? Приди на болото: там бело от густого тумана, и лягушки, квакая до рассвета, более нас славят Богов и милость их. Чего не добыл ты силой меча и с помощью родных Богов?
– Пустое лаешь, старик! – прикрикнул Гюрята.
– Прощай, посадник, много слов – хорошо лишь в Киеве, – вздохнул Чурило, – и вот еще – пришли мне Пребрану! – и старец слегка ударил посохом в мерзлую землю в знак того, что разговор окончен.
– Пребрану? – посадник сдвинул мохнатые брови, и волки сейчас же обнажили клыки и зарычали. – Чего угодно проси старик, все к ногам твоим брошу, только
– Негоже стало Игоревой дочери в твоем тереме.
– Не Игорева она дочь, а найденыш! Не отдам девку!
Гюрята натянул поводья и в кровь разорвал губы взбеленившемуся коню.
– Горько пожалеешь, Гюрята!
– Скорее Волхов потечет вспять, чем я о том пожалею! – Ударил Гюрята коня плеткой и, разметывая комья грязи, поскакал догонять обоз.
Глава 5
Скиталец
Время года – Война, место действия – здесь.
Принимай все как есть и в траншею не лезь!
Высотка Хозар на равном удалении от вод Каспийского и Черного моря. Весна 1995 года
Перевал Хозар затянуло ранней теменью. В стволе автомата тонко завыл, заскулил ветер, и Глеб понял его жалобу: из-за далеких хребтов шла буря.
Разведывательный батальон «Летучие мыши» высадился в горах с месяц назад. Весна началась с промозглых ветров, ледяных дождей, и с первых потерь в батальоне. В этот ненастный год с армией сделали все, чтобы уничтожить ее дух и волю, но жертвой Глеб себя не считал, именно здесь, на этой земле он познал горькое счастье быть русским.
Эта весенняя пуля по всем приметам была его. Сначала на тропе во время марш-броска в него ударилась птица, налетела, словно слепая. Птица в дом – жди похорон. Дома у него не было, если не считать зимней квартиры, армейского кубрика в Моздоке, да и похоронки получать тоже было некому, вот и досталась ему «птичья почта» в собственные руки.
Снайпер ударил с укрепленной высотки. Пуля бесшумно вошла в вещмешок, словно в масло, но, пробив котелок, изменила направление и вышла, не задев тела. Он почуял ее резким холодом под левой лопаткой.
В тот раз снайпера они сняли: вымотали его перекрестным огнем и заставили открыться. На привале, на берегу неглубокой шумливой реки Глеб вынул котелок и долго держал в ладонях закопченную посудину с рваной отметиной, потом повесил на ветку. Через неделю он вновь набрел на это место – в котелке свила гнездо какая-то пичуга. Может быть, та самая? Значит, еще поживем!
После стычки в ущелье Хозар он остался прикрывать отход боевой группы, но чечи свернули на знакомую им тропу и уползли зализывать раны на приграничную базу. В том бою его все же зацепило: пуля рванула мякоть руки выше локтя и прошла навылет. Он туго перемотал кровоточащее «мясо», и рана умирилась и заснула, но через день по плечу вверх потек жар. Повязка стала сочиться и подмокать, на третий день стало «стрелять» в плечо и шею. Он прикладывал листья и молодую траву, сыпал сигаретный пепел, понимая, что все это – мертвому припарка. Жратва и курево закончились, последнюю дозу и початую пачку галет он берег на самый край. Пил воду из весенних ям и уходил все выше, надеясь догнать своих. Сначала шел, ориентируясь на брошенные дневки и на далекий стрекот автоматных очередей, потом и вовсе все стихло. Днем в ущельях между гор кружили жирные вороны, по ночам выли волки, и в седловину вползала огромная луна в медном ошейнике.
За два дня он так и не смог выйти к перевалу. Рана болела, и он утратил стремительность ночных бросков. По брошенным бинтам на него вышли «охотники за головами» и, почуяв слабину, стали нагонять. Днем он не жег костров, чтобы не нашли по дыму, и первые ночи тоже не разводил огня, а на третью убедился, что у «охотников» нет ночной оптики и они выходят на тропу только с рассветом. Теперь он вставал с полночи и шел к перевалу. Северный склон Богуры, так звалась высотка рядом с перевалом, был уже за границей Чечни, и у Глеба появился слабый шанс выйти из этой переделки живым.
Он лишь приблизительно помнил направление. Раздавленный компас выронил жало, солнце пропало за тучами. Скудная растительность не давала ориентиров. В морщинах гор еще лежал серый ноздреватый снег и с каждой дневкой резко холодало.
В сумерках он наткнулся на странное сооружение из плоских камней, выложенных пирамидой. То ли гробница, то ли пастуший шалаш из подручных материалов. В наступающей темноте Глеб разглядел руины древней крепости. В кольце из камней огонь будет не так заметен с дальних склонов, и Глеб решил разложить костер. На выщербленной кладке стен заплясали тени, и от старого камня пошло сухое, ровное тепло. Глеб успел проспать часа четыре и проснулся от резкого щелчка. Склон горы и остатки крепости тонули в густом предутреннем тумане. Ниже по тропе, за развалинами, снова щелкнула сухая ветка. Зверь? Человек? Глеб подхватил автомат и метнулся в сторону от предательского кострища.
Короткий отдых добавил силы. Под завесой тумана он уходил все выше, понимая, что почуяв теплый след его уже не оставят. Он наскоро осмотрел огневой припас: запасной магазин был пуст, но еще оставалось два патрона. Маловато, чтобы вырубить «охотников». В тумане позади него все чаще шуршали осыпающиеся камни. Час-другой – туман рассеется, и одинокий альпинист превратится в мишень.
Хмурый рассвет догнал его на пути к перевалу. Под ногой звякнул позвонок, рядом белел выскобленный резцами козий череп. Глеб поискал глазами звериное логово, в отвесном склоне на высоте человеческого роста темнела широкая нора. Глеб подпрыгнул, с трудом подтянулся и волоча раненую руку, прополз в глубину пещеры. Навстречу пахнуло густым запахом логова. Из темноты неслось натужное гудение и сердитый вой. В сумерках пещеры Глеб разглядел ирбиса – снежного барса. Огромная кошка сжалась в комок и угрожающе шипела.
– Тихо, киса, тихо, – шепотом уговаривал зверя Глеб, и барс, сердито шипя и стуча хвостом, пропустил его в глубину пещеры.
Снаружи стукнул камень. Зверь почуял приближающихся людей, напружинился и стремглав выскочил из пещеры. В зубах болтался маленький слепой кутенок. В гнезде за большим камнем остался еще один.
Глеб занял дальний угол пещеры; если «охотники» сунутся, то замаранная одежда и «маска» сделают его невидимкой. Извиваясь всем телом, он заполз глубже в щель.
Вскоре барс вернулся и унес второго кутенка. Заскрипел щебень, должно быть, охотники заметили барса и решили проверить пещеру.
В туманном проеме показалась черная спортивная шапка, помаячила, как флаг, и исчезла. Разведчик, рослый немолодой чеченец, вскарабкался по пояс и ловким броском затиснулся в нору. Глеб нажал на спусковой крючок, раздался сухой щелчок, автомат дал осечку, быстрым змеиным движением чеченец выскользнул из проема.
– Он здесь! – крикнул по-чеченски разведчик.
– Ты его видел? – спросил молодой испуганный голос.
– Сейчас и ты увидишь! Эй, выходи, русский собака, будешь свои уши жрать.