He первая атака

Солнце уже высоко поднялось над дымным горизонтом, когда Сергей Деревянкин, голодный, измученный и грязный, вернулся из полка, который с тяжелейшими боями форсировал Дон и занял плацдарм на его западном берегу. Надо бы хоть немного поспать, обсохнуть, поесть, успокоиться... Надо! Даже солдаты, участвовавшие в штурме вражеских позиций, выведены из боя и приводят себя в порядок, отдыхают. Но он не может. Никак, ни при каких условиях. Журналистский долг требует, чтобы обо всем увиденном

и пережитом было сегодня же напечатано в газете. Вся дивизия должна узнать о событиях, происшедших ночью, о наиболее отличившихся солдатах и командирах. О новой победе советского оружия...

Сергей сам это прекрасно понимает. А тут еще редактор стоит «над душой» и вопрошающе смотрит на него: газету, мол, уже давно надо запускать в печать, а полоса, приготовленная для очерка Деревянкина, пустая. Никто же, кроме тебя, не напишет.

Ждет машинистка, ждут наборщики, печатник, экспедитор, работники полевой почты. Ждут тысячи читателей.

Деревянкин с трудом разомкнул веки, взглянул на стоящих вокруг него товарищей и тяжело опустился на пенек, рядом с которым были замаскированы наборные кассы.

А ноги гудят, ломит руки, стучит в висках. Голова словно чугунная. Но надо одолеть и эти препятствия. Надо заставить себя вспомнить все как было. С начала и до конца. Со всеми подробностями, во всех деталях. Надо, Сергей. Надо!

Деревянкин резко встряхивает голову, прижимает ладони к вискам, напрягает память, и перед его глазами оживают картины минувших дней...

— Батальон, смирно! — громко скомандовал старший лейтенант Даниелян. Потом повернулся направо, стараясь не показать, как болит раненая нога, и потому, ступая особенно четко, торжественным строевым шагом подошел к стоявшему поодаль командиру полка Казакевичу.

Утреннее донское солнце скользнуло по истрепанным, но щегольски начищенным сапогам комбата. Правая нога заныла, но Даниелян, словно в отместку за боль, жестче отрубил последние шаги и резко вскинул руку к выцветшей, лихо сидевшей пилотке:

— Товарищ подполковник! Батальон по вашему приказанию построен! Докладывает командир батальона старший лейтенант Даниелян.

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравия желаем, товарищ подполковник! — дружно, как один, ответили солдаты.

— Вольно! — отдав честь, скомандовал подполковник.

— Вольно! — обернувшись к поредевшему в недавних боях батальону, по-мальчишески звонко и даже задорно крикнул комбат, знавший, как важно голосом, выправкой, улыбкой поддержать своих ребят.

Сам старший лейтенант Даниелян некоторое время оставался в положении «смирно», внимательно глядя на бойцов, на командира роты лейтенанта Антопова, на взводного младшего лейтенанта Германа, на отличившихся в контратаке солдат Захарина, Бениашвили, Черновола. И они, уловив нечто чрезвычайное и в голосе комбата, и в его блестевших глазах, и в стойке «смирно», сами еще больше подтянулись. И хотя батальон не сдвинулся с места, он будто стал плотнее, точно и погибшие, и раненые все до одного заняли свои места в строю и приготовились слушать командира полка.

— Товарищи бойцы! Отважные воины!

Еще на рассвете командир полка с комиссаром тщательно обдумал свою речь, но начал ее сейчас еще теплее, потому что ощутил такую слитность бойцов и офицеров с собой, такое единство, которое исключает всякую официальность. И в третий раз он как-то уж очень доверительно и тихо

сказал:

— Дорогие друзья!

Подполковник Казакевич вытянулся и замер перед батальоном, как перед знаменем. Точно произнося слова присяги, размеренно начал он свою речь:

— В недавнем бою вы доказали, что ваш батальон стоит целого полка. Ни один раненый и убитый не упал лицом на восток, только — на запад. Вы смогли выдержать то, что не смог вынести металл. Броня сплющивалась и плавилась, а вы стояли. И наш фланг, весь наш фланг, устоял, потому что ваше мужество было беспримерным. Многие отличившиеся представлены к наградам. Но все вы, все, как один, заслуживаете самой высокой похвалы и самого высокого доверия. Спасибо вам от лица командования.

Подполковник Казакевич сделал паузу. Вытер платком вспотевшее лицо. Поправил рукой спадавшую со лба прядь волос и стал излагать наиболее трудную часть своей речи — передавать смысл приказа Верховного Главнокомандующего товарища Сталина от 28 июля 1942 года. Об этом документе в полку никто еще, кроме него, не знал.

— Но враг еще силен, — продолжал командир полка. — Вы знаете, он проник к Северному Кавказу, богатому нефтью. Он рвется к Сталинграду, на Кубань... Отступать дальше некуда. Отступать дальше — значит погубить себя, а вместе с тем и нашу Родину... Ни шагу назад... Таков приказ нашей великой Отчизны!

Тут ему, политруку — корреспонденту газеты «Красноармейское слово» — Сергею Деревянкину, показалось, что подполковник одобрительно посмотрел и на него, Сергея, тоже дравшегося южнее Воронежа и сумевшего ярко и подробно описать замечательные подвиги товарищей в своей газете. И, будто уловив мысли Деревянкина, командир полка продолжал:

— Еще не затихли выстрелы, а ваши подвиги уже вошли в историю: листки нашей дивизионной газеты будут в грядущем перечитываться, как страницы легенд. Еще раз сердечное вам спасибо! Я обнимаю вас всех, обнимаю взглядом и сердцем эту придонскую землю, истерзанную, измученную, окровавленную. Я знаю, что Родина и партия могут и впредь положиться на нас, как это бывало не раз. Они доверили нашему батальону первым начать форсирование Дона, начать переправу, чтобы обезглавить вражескую оборону на том берегу, чтобы стать первыми в будущем всеобщем наступлении. Оно не за горами. К этому мы должны быть готовы каждый день и каждый час...

Подполковник уступил место комиссару, и майор Мурадян, четко выговаривая каждое слово, как бы продолжал мысль командира:

— Партия бросила клич «Ни шагу назад!». И мы откликнулись. Враг не сдвинул нас с места: все остались на своих позициях. Теперь близок день, когда мы услышим: «Вперед!» И оттого, как, — он особенно подчеркнул это слово, — будут действовать передовые группы, зависит исход наступления. Форсировать Дон в районе Селявного — трудная, опасная задача. Мы это знаем и поэтому никому не приказываем. Нужна разведка боем, которая положит начало всему. Для этого мы хотим создать особую группу добровольцев. Я верю, что, как и всегда, коммунисты и комсомольцы будут первыми. Но предупреждаю, что требуются не только отличные солдаты, но и отличные пловцы, и даже альпинисты. Вон та гора — Меловая. — И он указал вдаль, где на том берегу возвышалась гора. — Меловая — первая точка, которую мы должны будем взять, закрепиться на ней и, господствуя над окружающей местностью, огнем прикрывать остальных переправляющихся... Добровольцы есть? Два шага вперед!