Хэлло, дорогая
Шрифт:
Волосы — цвета тёмной меди. И глаза — как топь. Он когда-то давно едва не утонул в болоте, было дело, и навсегда запомнил густой цвет прелой травы — у себя на светлых шортах и на футболке. Он был тогда молокосос, но понял сразу, что такое смерть. И вот теперь у неё были глаза цвета смерти.
Она ни на мгновение не похожа ни на кого из тех, кто досаждал бы ему фактом своего существования. Как он ни старался, знал, что у него не удастся её возненавидеть. Более того — он бы отдал очень многое,
А потому, что чувствовал: он с ней одного духа.
Но это невозможно. Пощадить её — значит, пощадить их всех.
Та сука должна умереть. Все они должны умереть. И она — тоже, потому что теперь отлично его знает. Он не попадался никогда до, не попадётся и теперь. Вопрос безопасности. И Конни именно поэтому должна быть мертва.
— Возможно, — только и ответила она про отца. — Но, я думаю, он от безысходности женился.
— Разве?
— От одиночества, — уточнила она. — Не хочу его оправдывать, но он ужасно страдал после маминой смерти.
— Ты как раз оправдываешь, — со скукой сказал Хэл и отпил ещё содовой. Ему было паршиво. Он решил, чтобы ей стало тоже. Когда людям плохо, они вскрываются. Вся грязь из-под ногтей наружу лезет. — Вообрази, что ты влюблена, тыковка.
Он и сам не заметил, как ступил на очень зыбкую почву. Но уходить с неё было уже поздно. У Конни загорелись щёки и уши. Она поправила волосы, так, чтоб они свисали вдоль лица и хотя бы малость скрывали её румянец. Хэл был беспощаден и не сразу понял, что расставил ловушку для себя — тоже:
— Не знаю, была ли ты когда-то.
Всё только ради этого. Это был вопрос без вопросительной интонации. Хэл бросил камень и набрался смелости. Аккуратно, шаг за шагом, прямо в топь. Интересно, сразу провалится или ещё побалансирует на рыхлой, зыбкой почве?
Констанс уткнулась в свой салат и небрежно ответила:
— Не думаю.
И он сначала обрадовался, а потом оторопел. Так значит, никого не было. Или был? Но не любимый, а хуже — просто как развлечение? Тогда она ничем не лучше их всех.
Ему стало легче и сложнее.
— Трудно поверить, — змеи, рыбы и ледяные дорожки не настолько скользкие, как чёртов Хэл. — Ты очень привлекательная…
Но этот фокус с ней не сработал. Он говорил то, что привык говорить всем без особенных трудностей — но стоило ей хоть раз посмотреть на него, как сердце рванулось вверх и сильно-сильно сдавило, будто кто-то сжал его в кулак. И Хэл запнулся и не стал продолжать, растерянно глядя на Конни.
«Он почему-то сегодня сам не свой» — подумала она.
— У меня был парень, — сказала вслух медленно. — Но мы с ним не сошлись.
— Слишком молод и бесперспективен?
У него в вопросе были
— Потому, что он ходок, — возразила Констанс. — И мы просто не подошли друг другу. Он — тусовщик, он в студенческом братстве. А меня всё это вообще не колышет. Престиж. Тусовки. На тусовках — пиво и девушки. Мы поступили с ним в один колледж. Но, такое чувство, что разлетелись по разным планетам.
— Так себе у тебя был парень, — заметил Хэл.
— Не отрицаю. Хотя это мне он не подошёл. Где-то наверняка есть его человек. Понимаешь, о чём я? — она отпила «Пеппера», волнуясь.
Оба были, как школьники на первом свидании. Впрочем, это и было свидание, но никто из них не сознался бы в этом. Даже себе.
Хэл весь взмок. Сглотнул слюну и снова потёр кадык.
— В общем-то, да, — сказал он. — Каждый ищет себе вторую половинку.
— О Господи, — и Констанс впервые за долгое время наконец искренно улыбнулась.
Хэл непонимающе вскинул брови. Что он такого сказал?
— Ты веришь в теорию двух половинок, дядя?
— Я… — он осёкся. Сощурился. — А ты — нет?
— Я считаю себя цельнооформленным самостоятельным человеком, — иронично сказала Конни. — Вполне благополучным безо всяких там половинок. Состоявшаяся — по себе.
— Везёт.
— Почему это?
Хэл откинулся на стуле и отодвинул от себя тарелку. Ему в горло кусок не лез, хотя он не съел даже половину.
— Потому что я очень хотел бы узнать, каково это — быть… как ты говоришь… самим по себе.
3
За обед заплатил Хэл. И попросил Конни не возражать, потому что — первое: он старше. Второе: он настоял на встрече. И третье: он мужчина и её родственник. Конни почти поморщилась. Раскидал факты примерно по-стариковски, но — дьявол! — с ним было спорить, что с мраморной статуей.
И потом.
Родственник. Определитель их дальнейших взаимоотношений. Ограничительная рамка.
Конни смолчала и не стала останавливать Хэла, когда он оплатил наличными блюда, напитки и чаевые. Это было бесполезно, и она всё быстро усекла.
На улице лило, будто все ангелы мира решили заочно пролить над Смирной слёзы. Хэл снял замшевую куртку и накрыл ею Конни.
— Это зачем? — спросила она.
Он придержал куртку над её головой и сказал:
— До машины ещё дойти надо. Мы припарковались как назло вон там. Ну и непогода!
— Ага. А ты как же?
— Тыковка, — он покачал головой. Отвечать дальше не стал, и Конни всё поняла.
Та же фигня про мужчину и запара про дядю. Дядя-дядя-дядя-Хэл, хотелось бы ей, чтобы у тебя была амнезия и ты забыл, кто кому здесь родственник.