Хэлло, дорогая
Шрифт:
— Ладно, вставай. Я думаю, милый, у нас сегодня ничего не выйдет.
Хэла бросило в жар. Он был весь мокрый от пота. В его животе плескался кипяток. Он горел изнутри и знал, что единственный способ не быть сожжённым заживо обидой, злобой и похотью — взять эту суку силой и придушить её. Голос в его голове сказал: тогда это всё, точка невозврата. Если ты с собой не справишься, ты просто пришьёшь их всех через два дня. Не боишься, что собственными руками разорвёшь Конни?
Хэл мотнул головой. «Милый» из уст Кэндис показалось ему издёвкой. Да оно и было
— Ты бы сказал сразу, что из этих, милый. Из тех, у кого не стоит.
— Я в полном порядке, — глухо сказал Хэл, встав на локтях. Грудь тяжёлой складкой легла на закаменевший живот с мышцами такими тугими, что они даже подрагивали. Ему снова стало плохо, как при горячке, и он устало подумал, что вот-вот сблюёт.
— У тебя совсем ничего между ног не шевелится на меня, милый, — равнодушно продолжила Кэндис и отогнула вбок, подальше, край трусов. — Но раз уж я тебя удовлетворяла, может, ты тоже что-нибудь сделаешь для меня?
Господи Иисусе, — пробормотал Другой Хэл в его голове, понимая, что больше держать поводок не в силах. Она реально не понимает, во что вляпалась. Тут уж я ничего не могу поделать.
И Хэл кое-что сделал для неё.
Он резко схватил её за горло, сшиб на кровать и сунул под себя, сжав пальцы на шее так крепко, что Кэндис хотела закричать, но просто не смогла.
— Сука. — Холодно процедил он и равнодушно поглядел на неё словно бы новым взглядом. Кэндис сипнула и испугалась, сжавшись. — Как у тебя сейчас дела? Как думаешь, встанет у меня на тебя, вонючая шлюха?
О да, у него встал. Хэл весь подобрался, как хищник перед броском. Он одним резким рывком сорвал топик и лифчик с Кэндис, отшвырнув их в стену, и помедлил, плотоядно окинув глазами её бледное тело. Вялое для таких юных лет тело. Потасканное тело. Он представил, сколько мужиков до него брало это тело, и вдруг сморщился.
— Я не собираюсь засовывать в тебя ничего своего, спидозная шлюха, — брезгливо морщась, сказал он. — Чёрт возьми, нет. Этого больше не будет. Я уже ошибся. Я не хочу больше ошибаться. Я просто убью вас, убью каждую из вас.
Он взял её за шею, и Кэндис забулькала. Затем встал прямо с ней на вытянутой руке, тряхнул, как куклу, и пронёс до стенного шкафа.
— Ты хотела, чтобы я тебе что-нибудь туда сунул? — пробормотал он. В глазах его зажглось что-то недоброе. — Что ж, я засуну.
Он рывком открыл комод по левую руку от себя, правой всё ещё удерживая Кэндис на весу. То, что она была прижата к стене, её спасало и не давало задохнуться. Она молотила ногами, коленями упиралась Хэлу в живот, сипела и пыталась расцарапать его — бесполезно, до лица она не доставала. Он разъярился, когда она впилась ногтями ему в грудь и оставила длинную алую полосу — прямо по соску прошлась, так, что он вспух, будто его стегнули железкой. Хэл зарычал. Такие звуки можно было услышать разве что в
Кэндис орала бы на пределе возможностей своих лёгких, но не могла — этот урод держал её за горло так ловко, что она не могла бы даже шепнуть его имя. Она беззвучно открыла рот и завопила ему в лицо, и Хэл взбесился ещё больше. Он сломал ей и вторую руку, оставив торчать из-под кожи белую кость — а затем отрыл в ящике комода что-то очень подходящее. Розетка была внизу, у плинтуса. Достаточно наклониться. Кэндис увидела то, что держал в руке ублюдок, и забилась с большей силой, игнорируя пульсирующую боль от переломов.
Хэл с отвращением смотрел на неё. На колышущиеся полные груди, взлетающие то вправо, то влево от её рваных движений. На рот, разевающийся в немом вопле, как у рыбы. На юбку, сбившуюся так, что стало видно синтетические дешёвые стринги. Хэл тяжело задышал. Член у него был прижат к её бедру и собственному лобку, такой напряжённый, что на нём пульсировала вена. Кипяток в животе уже превратился в кислоту и сжигал внутренности Хэла. Тогда он почуял что-то противное в воздухе — запах мочи — и понял, что так пахнут трусы этой мрази, с которой он решил попробовать ради Конни.
Такой же запах был у Хейли на маяке, когда он начал её душить, не выходя из тесной дырки между ног. Она от удушья обмочилась, обмочилась прямо на член Хэла, и он резко вынул из неё и кончил уже на бедро — чувствуя себя обгаженным, обиженным, поруганным, совсем убитым. Ему тогда хотелось плакать, потому что он так хотел эту тварь Хейли, а когда почти достиг пика, она посмела пустить на него струю.
Воспоминания и ассоциации затопили сознание Хэла. Он опустил к промежности Кэндис конусовидную плойку, раскалённую настолько, что самому стало жарко от её близости к коже. А потом вошёл ею Кэндис между ног.
Пришлось стиснуть её шею до того, что посинела собственная рука, иначе Кэндис выла бы и визжала, как проклятая. Боль была такой силой там, в её влагалище, в её животе, что у неё вылезли из орбит глаза, ставшие алыми — в них полопались сосуды. Гримаса боли и ужаса, гримаса агонии и безумия исказили её черты. Хэл сунул раскалённую плойку ещё глубже в неё, и Кэндис задрожала всем телом, как от оргазма. На деле, от этой пытки вся её нервная система дала мощнейший сбой, а боль, объявшая каждую клеточку, стала невыносимой.
— Почему все вы думаете, что можете со мной так играть, — обронил Хэл и сильно ударил её затылком об стену. Снова. Плойку в ней он провернул, и Кэндис с переломанными руками, Кэндис с огнём внутри себя тонко захрипела. — Почему вы не умеете поступать со мной человечно?
Будто ты поступаешь человечно с ней, — хмуро заметил Другой Хэл и усмехнулся. Ладно. Кончай её. Ты не знаешь, когда здесь появится её соседка, помнишь, она говорила, что живёт не одна? Тебе не нужен шум. И ты не хочешь попасться ей на глаза.