Хельмут Ньютон. Автобиография (пер. К. Савельев)
Шрифт:
В Люксембургском саду, Париж, 1981 г.
Через несколько месяцев, во время одной из наших прогулок, мы миновали большую оранжерею, куда уносят пальмы в кадках, когда на улице становится холодно. Там сидели люди, принимавшие солнечные ванны; это самое укромное место в Люксембургском саду. Среди них была женщина около пятидесяти лет, с зонтиком, затенявшим лицо. Она была в черном сшитом на заказ костюме с плотно облегающей юбкой, без чулок, но в высоких черных кожаных сапогах. Ноги она расставила в стороны. Когда мы проходили мимо, я окинул ее взглядом с головы до ног и не поверил собственным глазам: под юбкой на ней ничего не было, а полулежала в такой позе, что можно было видеть все до малейшей детали. Примерно через пятьдесят метров я пришел в себя и сообщил Джун о том, что видел.
«Ты все это выдумал, – заявила она. – Это плод твоего нездорового воображения». – «Хорошо, – сказал я. – Давай вернемся и проверим».
Мы повернулись и пошли обратно. Картина оставалась точно такой же, во всех подробностях. Джун хотела, чтобы я сбегал за фотокамерой, но я не стал этого делать. Я не репортер. Тем не менее я сохранил этот образ в своей памяти и когда-нибудь воспроизведу его
Голливуд, 1985 Уже давно во время моих ежегодных поездок в Голливуд я фотографирую массу актрис для Vanity Fair. Некоторые из них талантливы, другие нет. Они неизменно приходят в сопровождении агентов по связи с прессой, которые с годами становятся все более беспардонными и назойливыми. Они стоят у меня за спиной, заглядывают через плечо, пока я фотографирую их подопечных, и говорят: «Это неправильный угол съемки, пусть она повернет голову направо» или «Она слишком оголяется, пусть прикроет плечи». Кроме того, агенты требуют представлять для одобрения готовые фотографии. Я удовлетворил это требование лишь в двух случаях: для Элизабет Тейлор и Мадонны, которых я считаю очень умными женщинами. После того как я запретил агентам принимать участие в моих сеансах, съемки актрис закончились. Вместо этого я стал фотографировать актеров и режиссеров, чьи удивительно интересные лица завораживали меня. Я также попросил Тину Браун, которая тогда была главным редактором Vanity Fair, разрешить мне фотографировать преступников, убийц и политиков.
Элизабет Тейлор спросила: «Хельмут, ты купишь мне это?», 1985 г.
Порно, 1985
В 1985 году, во время нашей обычной «зимовки» в Голливуде, я познакомился с очень привлекательной молодой парой на коктейле в доме Тимоти и Барбары Лири. За разговором выяснилось, что они знакомы с моими так называемыми эротическими фотографиями. Они предложили позировать мне во время полового акта. Как и многие фотографы, я обдумывал идею порнографических снимков, но всегда колебался, потому что внутренний цензор, появившийся в результате многолетнего сотрудничества с Vogue, мешал мне переступить этот порог. Потом я решил, что мне нужно преодолеть внутреннее сопротивление и попробовать хотя бы один раз. Эти люди и другая супружеская пара из Лос-Анджелеса (тоже с привлекательной внешностью) были моими единственными попытками в области порнографии. В обоих случаях они подписали соглашение, наделявшее меня правом публиковать сделанные фотографии. Много лет спустя мой коммерческий агент привел ко мне коллекционера порнографии в надежде, что тот купит некоторые из этих снимков. Внимательно просмотрев фотографии, он глянул на меня и сказал: «Мистер Ньютон, эти снимки недостаточно жесткие для моей коллекции». Хотя один снимок понравился ему, он возмущался из-за лампы в левом углу кадра и спросил, не могу ли я подретушировать ее. Когда я спросил, зачем это нужно, он ответил, что работает агентом по продаже мебели и лампа оскорбляет его эстетическое чувство.
Порно в отеле Cheraton. Лос-Анджелес, 1985 г.
Дали, 1986
В 1986 году я получил заказ от журнала Vanity Fair и отправился в Испанию, в Фигерас, чтобы сфотографировать знаменитого художника Сальвадора Дали в его собственном музее. Он знал, что я предпочитаю фотографировать при дневном свете, поэтому заставил меня целых два дня без толку околачиваться в гостинице и вызвал к себе на третий день, когда метеорологи обещали сильную грозу. Он был тщательно пострижен, облачен в блестящий шелковый халат и надел высший государственный орден, полученный от короля Испании.
Когда небо окончательно почернело, Дали сказал: «Я готов для Ньютона, который приехал сюда, поскольку знает, что я умираю». Дневной свет почти померк, и мне пришлось воспользоваться пятисотваттной вспышкой, чтобы сделать последний исторический снимок Дали для Vanity Fair.
С Сальвадором Дали, 1986 г. (фотография П. Сирейса)
Мой журнал, 1987
В 1987 году я достиг последней стадии самовозвеличивания и решил издавать журнал под названием «Иллюстрированный журнал Хельмута Ньютона», в каждом выпуске которого будет тридцать две фотографии. Главным художником была Джун. Привожу цитату из вступления к первому выпуску: «В моих воспоминаниях оживает ранняя пора берлинской фотожурналистики двадцатых и тридцатых годов в таких изданиях, как Berliner Illustrirte Zeitung, которые были непременной частью моей повседневной жизни в ранней молодости».
Мой журнал, 1987 г.
Вальдхайм, 1988
В 1988 году редактор Тина Браун отправила меня в Вену фотографировать президента Австрии Курта Вальдхайма. Он был противоречивой политической фигурой из-за нацистского прошлого. Вместе со мной для проведения интервью прибыл известный писатель Грегор фон Реццори. Утром мы приехали в президентскую резиденцию и стали ждать хозяина, а его секретарь показывал места, где мне было разрешено фотографировать его. Выбор оказался невелик, а освещение, разумеется, было ужасным. У меня не было никаких осветительных приборов, кроме рефлектора, поэтому приходилось полагаться на слабенький дневной свет, проникавший через окно в этот ненастный день. Сразу же после прибытия Вальдхайма я поставил его между стеной и окном и принялся фотографировать. С его лица не сходила зловещая улыбка, и я попросил его быть посерьезнее. Он сказал, что не любит своих фотографий с серьезным выражением лица. Тогда я подумал: «Ладно, хочет иметь зловещий вид, получит по полной программе». После окончания съемок Вальдхайм любезно пригласил меня в свою ложу в опере на вечернее представление. Я предупредил его, что у меня есть только пара джинсов и старый пиджак без галстука, но он заверил, что это пустяки. Я приехал в оперу, когда уже подняли занавес, прошел в президентскую ложу, увидел на сцене чернокожего и догадался, что дают «Отелло». Вальдхайм сидел в ложе в обществе двух дам, одна из которых
Президент Австрии Курт Вальдхайм со своей женой, 1988 г.
Хельмут Коль, 1990
В сентябре 1990 года я отправился в Бонн, чтобы сфотографировать немецкого канцлера Хельмута Коля. Был холодный дождливый день. Я внимательно осмотрел рабочие помещения Коля, которые совершенно не вдохновляли меня. В отчаянии я выглянул в окно и посмотрел на парк внизу. Дождь волшебным образом прекратился, так что я прогулялся по парку, пытаясь найти что-нибудь вроде кряжистого немецкого дуба. Все дубы были тонкими, похожими на зубочистки, зато вокруг было полно старых вязов. Я выбрал самый большой и попросил канцлера позировать перед ним. Он оказался любезным и предупредительным натурщиком и предоставил мне столько времени, сколько понадобилось. Когда я сказал: «Благодарю вас, герр канцлер, это все», он ответил: «Мистер Ньютон, а теперь, пожалуйста, сфотографируйте меня в моем кабинете».
С Хельмутом Колем для «Дома немецкой истории»
Маргарет Тэтчер, 1991
Маргарет Тэтчер всегда завораживала меня. Она воплощала женскую силу и властность, которая достигла вершины успеха и при этом стала казаться мне еще более сексуальной. Вскоре после отставки она приехала в Аннахайм, штат Калифорния, чтобы прочитать лекцию перед сотнями людей. Шел 1991 год, и Тина уговорила миссис Тэтчер позировать для меня. Я приехал в отель, где она остановилась со свитой, рано утром, примерно в 8.30. Администрация отеля выделила мне просторный номер для фотостудии, но я намеревался сфотографировать Тэтчер возле бассейна. В течение долгого времени я испытывал своеобразную влюбленность по отношению к ней. Сила и магнетизм ее личности оказывали на меня сильное влияние, и я хотел показать свое восхищение, подарив ей самые великолепные розы, которые смогу купить. Я помчался в цветочную лавку при отеле, но она была еще закрыта час. Я возвращался туда трижды; наконец она открылась, и я увидел массу увядающих роз. Я купил все до одной, помчался наверх и стал поджидать свою добычу. Каждый раз, когда я слышал, как кто-то идет по коридору в сторону моего номера, я устремлялся к двери с розами в руках, готовый распахнуть ее и приветствовать мою богиню. Наконец она появилась, одетая в элегантный костюм. На ногах были тонкие нейлоновые чулки, а волосы уложены в безукоризненную прическу с высоким зачесом, причем каждый волосок сиял. Я взмок от возбуждения и нервозности, а она была спокойной и собранной. Я подарил розы; Тэтчер любезно приняла их и передала секретарю, молодому человеку приятной наружности. Я предложил спуститься к бассейну, но она отказала довольно суровым тоном. Снаружи поднимался ветер, и она не хотела портить прическу. Тогда я попросил ее сесть на стул, причем нога на ногу. Ее ноги показались мне совсем неплохими. Она села, но не закинула ногу на ногу. Я установил на штатив старую маленькую камеру Fuji; она немного наклонила голову вбок и улыбнулась в объектив кисловатой улыбкой. Я попросил ее выпрямить голову и быть посерьезнее. Она возразила: «Но человек выглядит так неприятно, когда не улыбается!» В какой-то момент она перестала улыбаться, и я щелкнул затвором. На этом все кончилось. Она встала и величественно вышла из комнаты. Пять минут спустя вернулся ее секретарь, и я попросил его подписать стандартное разрешение для редакции журнала, дающее право на публикацию фотографий. Он сказал: «Мистер Ньютон, мы никогда ничего не подписываем. Вы можете опубликовать любые сделанные вами фотографии премьер-министра».
Маргарет Тэтчер
Миссис Тэтчер настолько владела ситуацией, что не сделала ни одного неверного движения и ничем не выдала своего настроения. Как выяснилось потом, ей очень не понравилась эта фотография, о чем она напоминала мне при наших следующих встречах. Я же буквально влюбился в этот снимок: она была похожа на акулу, держала голову очень прямо и не улыбалась. Теперь эта фотография (большой отпечаток высотой два метра) выставлена в Национальной портретной галерее в Лондоне. «Обнаженные в домашней обстановке», 1992 Я люблю проводить зиму в Шато Мармонт в Голливуде, где мы с Джун останавливаемся уже двадцать шесть лет. Меня всегда пленяет знакомая обстановка. Моими любимыми фотографиями часто оказываются те, которые пробуждают сильное ощущение, выраженное в словах «я уже был здесь раньше». Серия «Обнаженные в домашней обстановке» началась с моего желания фотографировать комнаты в Шато Мармонт, которые мне очень хорошо знакомы, но кто будет смотреть на фотографии пустых комнат? Поэтому я добавил обнаженных женщин.
«Обнаженные в домашней обстановке», 1992 г.
«Обнаженные в домашней обстановке», 1992 г.
Ле Пен, 1997
Местечко Нейи-сюр-Сен, апрель 1997 года. Я в доме Жана-Мари Ле Пена, чтобы сфотографировать его для журнала New Yorker. Он пользуется репутацией антисемита и крайне правого политика. Именно такой своеобразный тип, который мне нравится фотографировать, – без всяких шуток. Я сижу в салоне и жду, когда меня вызовут к хозяину. На стене висит картина военно-морской тематики, на столе – большая Библия с затейливым шрифтом, украшенная цветными иллюстрациями. Пожалуй, будет неплохо использовать ее для съемки. Как всегда, я стараюсь очаровать человека, чтобы получить хороший портрет. Создание портретов требует обаяния со стороны фотографа, о чем я неустанно напоминаю себе в подобных ситуациях. Мы с Ле Пеном быстро находим общий язык: я симпатичен ему, он нравится мне. Сеанс начинается в саду. Он проявляет терпение и сговорчивость до тех пор, пока я не замечаю двух крупных доберманов. Что-то щелкает у меня в голове, и я прошу его позировать мне вместе с собаками. Он отвечает отказом, а его дочь, которая присутствует на съемках, говорит: «Ни в коем случае». Однако после непродолжительных уговоров он, покорный, как ягненок, позирует со своими любимыми собаками.