Хельсрич
Шрифт:
Саррен выпрямился в кресле. Едва ли в том районе осталось какое-либо противовоздушное оружие, но не в этом дело.
— Что ты сказал?
— «Змеиный», ударный крейсер Астартес. Он требует…
— О Трон, так отправь приказ. Отправляй! Дезактивировать все оставшиеся противовоздушные башни в районе порта!
Экипаж смолк. Все смотрели и ждали.
Саррен выдохнул одно-единственное слово, словно боялся, что оно окажется неправдой.
— Подкрепление.
Одинокий «Змеиный», корабль цвета морской волны, несся, словно дракон из мифов, через вражеский флот, в то время как остальные боевые корабли Империума обрушились на окружающее
Единственный корабль прорвался, подвергнувшись вражескому обстрелу, его щиты вышли из строя, корпус объяло пламя. Но «Змеиный» пришел не сражаться. Как только судно Астартес ворвалось в верхние слои атмосферы, десантные модули и «Громовые ястребы» подобно ливню обрушились из окованного железом чрева на охваченный войной мир.
Выполнив свою задачу, «Змеиный» повернулся, чтобы вновь вступить в битву. Капитан скрипел зубами от бесконечных сообщений о повреждениях, сулящих смерть любимому кораблю. Но не было бесчестьем погибнуть, исполнив столь важный долг. Он действовал согласно приказам высочайшей силы — от воина на поверхности планеты, чьи деяния уже были записаны в сотнях летописей имперской славы. Воин потребовал пойти на риск и доставить на Армагеддон подкрепление независимо от вставших перед ними препятствий.
Его звали Ту'Шан, повелитель Рожденных в Огне, и «Змеиный» исполнил его волю.
Но крейсер не погиб. Черный силуэт затмил громоздкие и раздувшиеся эсминцы орков, разрывавшие корабль на части. Другое, гораздо более крупное судно превратило в металлолом корабли ксеносов шквальными бортовыми залпами, подарив «Змеиному» столь необходимые драгоценные секунды, чтобы снова проскочить сквозь заградительный огонь ксеносов.
Как только они прорвались, капитан «Змеиного» выдохнул молитву и сигнализировал через рубку мастеру связи.
— Сообщите «Вечному крестоносцу», — сказал он. — Принесите им искреннейшую благодарность нашего ордена.
Ответ с боевого барка пришел почти сразу. Мрачный голос верховного маршала Хельбрехта эхом разнесся по мостику «Змеиного»:
— Это Черные Храмовники должны благодарить тебя, Саламандра.
Твари ворвались еще в одно из наземных убежищ.
Словно вытекающая из раны кровь, люди высыпали на улицу через разрушенные стены. Когда выбор стоит между смертью в укрытии или смертью во время побега в безопасное место, любого человека можно простить за то, что он поддается панике. Я твержу себе это, пока смотрю, как они умирают, и делаю все, чтобы не осуждать, не применять к ним те высокие стандарты чести, которых требую от братьев. Они просто люди. Мое отвращение неправильно и неоправданно. Но оно есть.
Умирая, люди всех возрастов визжат, как свиньи на бойне.
Эта война подобна яду. Здесь, в этой ловушке и вдали от моего ордена, мой разум наполняют мрачные предубеждения. Становится трудно согласиться с тем, что я должен умирать ради того, чтобы гражданские продолжали жить.
— Атакуем! — командую я братьям, мой голос едва ли слышен из-за рева двигателей. Вместе мы выпрыгиваем из движущегося «Рино» и врезаемся в арьергард врага.
Крозиус вздымается и опускается, так же как вздымался и опускался уже десять тысяч раз за последний месяц. Орел из адамантия звенит, рассекая воздух. Он сверкает от высвобождаемой энергии, когда силовое поле встречается с броней и плотью. Встроенная в рукоять оружия жаровня выпускает серую дымку священных благовоний, подобно кольцам тумана оплетающую всех нас — и друзей, и врагов.
Усталость отступает. Обида слабеет. Ненависть — вот величайшая эмоция очищения, главенствующая над остальными.
Треск. Крозиус обрывает жизнь еще одного ксеноса. Треск. Еще один. Мой наставник, великий Мордред Черный, почти четыре века шел с этим оружием в битвы против врагов человечества. И теперь у меня вызывает отвращение мысль, что, возможно, его никогда не возьмут из Хельсрича. И наши доспехи. И наше геносемя. Какое наследие мы оставим, если последний рыцарь падет под подлыми клинками тварей?
Один из них ревет что-то мне в лицо, забрызгивая визор грязной слюной. Меньше чем секунду спустя крозиус расплющивает морду орка, оборвав жалкий вызов зеленокожего, который, как я предполагаю, он бросал мне.
Мое второе сердце присоединяется к работе первого. Я чувствую, как они громыхают в союзе, но не в унисон. Человеческое сердце гремит, словно барабан племени дикарей, быстро и горячо. Его генетически выращенная копия поддерживает близнеца медленными и тяжелыми ударами.
Твари лезут друг на друга в безумном желании вцепиться в нас. Не имеющие права существовать в качестве оружия куски металлолома выплевывают бронебойные снаряды — они звенят о доспехи. Каждый выстрел срывает черную краску с брони, но священная кровь Дорна еще не пролилась.
Наконец они осознали, какую мы представляем угрозу. Ксеносы отрываются от безудержной резни гражданских, которые все еще выбегают из пролома в стене. Толпа затопивших улицу тварей поворачивается к более интересной добыче. К нам.
И тут наше знамя падает.
Крик боли Артариона разносится по ближней связи, как искаженный рык, но я расслышал голос знаменосца, несмотря на помехи.
Приам оказывается рядом с ним раньше, чем кто-либо. Трон, он умеет сражаться. Клинок колет и рубит, каждый удар несет смерть.
— Вставай! — рычит он Артариону, не глядя на брата.
Я с треском обрушиваю лицевую пластину шлема в рычащую морду ксеноса перед собой, разбивая ему челюсть и ряды острейших зубов. Когда орк отшатывается, крозиус ломает шею твари и обрушивает на землю изувеченный труп.
Знамя поднимается вновь, хотя Артарион опирается только на левую ногу. Правая покалечена, в бедро вонзилось копье ксеноса. Будь проклята сила зеленокожих, что позволяет осквернять доспех Астартес.
Еще один смешанный с помехами рык сообщает, что Артарион выдернул копье из ноги. У меня нет времени наблюдать, как он возвращается в бой. Все новые твари хохочут передо мной — раздувшаяся стена отвратительной нефритовой плоти.
— Мы уступаем улицу, — ворчит Бастилан, чей голос искажают звуки ударов оружия о его доспехи. — Нас лишь шестеро против великого множества врагов.
— Пятеро, — вымученным голосом поправляет Неровар — апотекарий двумя руками держит цепной меч и рубит тварей без искусности Приама, но с неменьшей яростью. — Кадор мертв.
— Прости меня, брат. — Бастилан умолкает, выпуская очередь болтов. — На миг забыл.
Впереди наша цель — три переделанных танка, уже совсем не похожие на то, чем изначально были, на танки Имперской Гвардии, — они продолжают обстреливать убежище. Оно не так надежно, как подземные бункеры, так как вовсе не было предназначено для эвакуации гражданского населения. Каждый из квадратных куполов вмещает тысячу человек и призван сдерживать ярость песчаных бурь и тропических циклонов, обычных здесь, а не обстрел вражеской артиллерии. Их тоже использовали теперь, поскольку больше нечего использовать, потому что город разросся так, что уже не мог спрятать всех жителей под землей.