Херсон Византийский
Шрифт:
Я перешел в продуктовые ряды, купил две большие лепешки, круг сыра типа брынзы, какой был и у разбойников, три луковицы. Найдя жаровню, у которой колдовала самая опрятная женщина, купил жареные бараньи ребра. Она положила мясо на одну из купленных мною лепешек. Я заметил, что люди едят, сидя на ступеньках, ведущих к фонтану, и тоже расположился там. Сумку положил на колени, на нее – лепешку с мясом и флягу. Достав нож из ножен, почистил одну луковицу. Привык к луку еще на советских судах. На них свежие фрукты не давали, считали буржуазным излишеством, но, чтобы не болели цингой, на столе обязательно, даже на завтрак, были лук и чеснок. С чесноком у меня как-то не сложилось, а вот к луку привык. Чем
Обглодав ребро, посмотрел по сторонам в поисках урны. Здесь такой роскоши не было, швыряли мусор на мостовую. Зато увидел внимательный голодный собачий взгляд. Пес был крупный, почти с овчарку, но беспородный, с обвисшими верхушками ушей, светло-коричневой шерстью на спине и боках и белой на груди и животе. Шерсть грязная, в колтунах. Худой до такой степени, что ребра видны. Видать, бесхозный. Я подозвал его международным собачьим призывом, втянув воздух между сжатыми губами. Получается свистяще-чмокающий звук, на который собаки реагируют моментально. Я научился ему у деда по матери, который был охотником и очень любил собак. И меня любил. У него были только дочки, а я – его первый внук. Он умер, когда мне было всего девять, но я до сих помню его, помню всё, чему он меня учил. А успел научить многому, в том числе, любить животных, особенно собак и женщин.
Пес посмотрел на меня настороженно: правда, зовешь? Подошел только после второго призыва и остановился шагах в трех. Из рук кость не стал брать, подождал, пока брошу на мостовую. Проглотил ее, почти не разгрызая. И следующие тоже. Поскольку у меня оставались еще лук и лепешка и небольшое чувство голода, купил вторую порцию ребер. Теперь пес уже не боялся меня, брал кости из рук. Он подошел почти вплотную. Заглядывая мне в рот, провожал взглядом каждый кусок мяса. За что я отдал ему последнее ребро вместе с мясом и остаток второй лепешки. Не знаю, как пес, а я насытился.
Вернувшись в винный ряд, долил флягу до краев, а в хлебном ряду купил еще три лепешки на утро. Понравились они мне. Я не равнодушен к выпечке. Пес шел за мной следом. Надеялся получить еще что-нибудь. И не ошибся. Я подумал, что одна голова – хорошо, а две – лучше. По крайней мере, вдвоем будет веселее.
Профессиональный интерес направил мои стопы в сторону порта. Пес пошел за мной. Я скармливал ему одну лепешку маленькими кусочками, чтобы не отставал.
По пути попалось трехэтажное здание, явно не похожее на административное или культовое, но туда заходили. Я не придал значения, что заходят одни мужики, только заглянув внутрь, понял, что это бордель. Внутри было чисто, прилично и по цене одна силиква. По моему субъективному мнению ни одна из представленных там женщин не тянула на такую сумму. То ли стар стал, то ли жаден, то ли и то, и другое вместе…
Порт был, конечно, поскромнее, чем в мою эпоху, но и получше, чем я ожидал. Удобные причалы с каменными и деревянными кнехтами для швартовки и чем-то вроде подъемных кранов для грузовых работ, точнее, стрелы с противовесами и шкив-блоками. «Краны» поднимали за раз килограмм по двести-триста. У самого берега стояли ошвартованные лагом две военные галеры, большая и поменьше. У каждой примерно в центре было по мачте с латинским парусом. Это треугольный парус, который крепится своей длиннейшей стороной, обычно гипотенузой, к поворотной рее, наклоненной на мачте под острым углом к палубе. Воздействую на нижние окончание реи (нок), ее вместе с парусов поворачивают в нужную сторону и крепят. Дальше стояло несколько торговых судов, некоторые метров по тридцать длинной и тоже с латинскими парусами. Корма почти у всех была прямая, а не заостренная, как у более древних судов. Вместо пера руля – длинное весло с правого борта. Были весла и для гребли. Наверное, для маневров в порту и узостях, а может, и как дополнительные движители в море. На всех кипела работа: кто-то грузился, кто-то выгружался. Еще с десяток судов стояли на рейде.
Я подошел к большому судну и спросил ярко разодетого, пожилого семита, присматривающего за погрузкой, наверное, хозяина:
– Капитан не нужен? – я сказал по-итальянски «капитано», но меня поняли.
Семит посмотрел на меня удивленно, сперва слева сверху вниз направо, потом справа снизу вверх налево, и ответил бурно и многословно, что я перевел намного короче:
– Такой, как ты, конечно, нет!
На «нет» и вопросов больше нет. Солнце уже садилось, так что пора было возвращаться к месту ночевки, а то в потемках труднее будет найти.
К дому рыбака мы с псом подошли друзьями. Я дал ему кличку Гарри (Гарик). Так звали стафтерьера сына одной моей приятельницы. У парня не хватало времени на пса, особенно по вечерам, поэтому выгуливал я. На работу мне ходить не надо было, поэтому днем я по два-три часа гулял с Гариком по городскому парку, а по вечерам у меня, а следовательно, и у него, была пробежка на десять километров. Пес во мне души не чаял. К сожалению, я ушел в рейс, а когда вернулся, Гарри уже не было. Приятельница пошла в магазин, привязала его у входа, а его якобы кто-то отвязал и увел. Это пятилетнего-то стафа! Да только от одного вида его головы в шрамах люди переходили на другую сторону улицы, хотя он был в наморднике и ни одного человека не укусил, дрался только с собаками, да и то с теми, которые были крупнее его. Приятельница несколько раз повторяла мне свою версию, пыталась убедить в своей невиновности, а я, слушая ее, представлял, как когда-нибудь и меня отведут подальше, привяжут у магазина и уйдут…
Хозяйка «гостиницы», увидев собаку, немного побурчала, но, когда я глянул на нее грозно, сразу заткнулась. Открыв дверь в каморку, пригласил Гарика войти. Он не решался до тех пор, пока я не подтолкнул его рукой. Закрыв дверь, я повернул деревянный ромбик. Не внушал он мне доверия. Я отщепил ножом от колоды толстую щепку и расклинил ей запор. Пес в это время обнюхал всё, уделив особое внимание сумке с сыром и лепешками, но трогать ее не стал. На всякий случай я придавил сумку положенным сверху мечом. Если пес потянет ее, меч упадет и разбудит меня.
Я лег на соломенное ложе, пес – на землю рядом. Не знаю, как он, а я вырубился сразу.
Разбудило меня тихое рычание. Я открыл глаза. Было темно и тихо. Потом послышался тихий скрип: кто-то пытался повернуть расклиненный запор. Гарри опять тихо зарычал. Видимо, гавкать его жизнь отучила. Я нащупал в темноте рукоятку меча и потянул его из ножен. Скрежещущий звук железа по бронзе показался мне очень громким. Услышали его и за дверью. Запор сразу оставили в покое, и в тишине послышались крадущиеся шаги двух человек. Потом проскрипела, открываясь и закрываясь, дворовая калитка. А ведь она закрывается изнутри на толстый засов, чужие зайти не могли.
Веселый здесь народец! За неполные сутки дважды нападали. Я для них хорошая добыча: при деньгах и, если исчезну, никто не будет искать. Надо срочно обзаводиться оружием, которым я владею лучше, чем мечом. Арбалетом. Можно было бы и самопал склепать, в юности делал, и порох бы изобрел, по химии отличником был, но заряжать его долго, успеешь выстрелить только раз, потому что точность стрельбы на большой дистанции желают лучшего. Арбалет тоже не так быстро стреляет, как лук, зато бьет сравнительно далеко и, у хорошего стрелка, очень точно.