Херсон Византийский
Шрифт:
Мы находились на уровне второго этажа. К земле вела узкая каменная лестница, одной стороной примыкающая к стене. Ступеньки ближе к стене стертые, будто их кто-то лизнул.
Возле ворот шел бой. Сотни две ромеев стояли фалангой глубиной в четыре шеренги, ощетинившись копьями, преграждая путь к воротам. Перед ними вертелось несколько конных тюрок, которые стреляли из луков. В утренних сумерках они казались тенями. Я застрелил ближнего. Еще несколько человек сбили мои лучники. Остальные сразу отступили, спрятались от нас за дома, но обстреливать фалангу не перестали.
– Зайдем им с тыла, – приказал я.
Мы побежали к улице, которая была правее той, по которой нападали тюрки. Меня сразу обогнали лучники. Они в кожаных доспехах, да и помоложе. По меркам двадцать первого века мне уже за шестьдесят. Правда, здесь чувствую себя
Два десятка тюрок заметили преграду слишком поздно. Они начали резко останавливать коней, которые забились и заржали. Я метил во всадника в кольчуге с овальным листом стали, закрепленном на груди, но болт достался вставшему на дыбы буланому – золотистому с черной гривой и хвостом – коню. Всадник получил стрелу в глаз. Ни одному тюрку не удалось ускакать. Я подобрал оброненное кем-то их тюрок копье. Оно было метра два длинной, тоньше византийских и с трехгранным наконечником, наточенным до блеска. Древко захватанное в том месте, где его держишь, скользкое. Я поймал рыжего массивного жеребца. Седло было плоское, не привык к такому. Однако и бегать в полном доспехе – не сахар. Сафрак и еще несколько копейщиков и лучников тоже сели на лошадей. Подозреваю, что не столько для боя, сколько захватывая добычу. Грабить город запрещено, только тюрок и их дома. Так что конь может оказаться единственным трофеем.
Мы проехали по улице, уходящую вверх под малым углом. На первом перекрестке свернули налево и оказались за спинами десятка конных тюрок. Они стояли у следующего перекрестка и чего-то ждали. На стук копыт даже не оглянулись. Видимо, считали, что по городу скакать могут только свои. Я с замаха ударил копьем в спину ближнего тюрка, в район сердца. На нем был доспех из кожаных полос внахлест снизу вверх, под которым, судя по звуку, оказалась кольчуга. Копье пробило и то, и другое. Тюрок завыл трубно и так жалобно, что мне стало не по себе. Я выдернул копье и еще раз ударил кочевника чуть ниже шеи, чтобы перестал выть. Из первой раны кровь била толчками, а затем, как бы спрыгивая со ступеньки на ступеньку, струилась вниз по кожаным полосам. После второго удара тюрок начал заваливаться вперед и вправо, пока не свалился с седла. Я проехал вперед и взял под узду его коня. Это был жеребец, серый в «яблоках» – более светлых круглых пятнах, очень изящный, грациозный. На таких в двадцать первом веке принимают парады. Я решил оставить его себе.
К переулку от портовых ворот вышел отряд византийских солдат. Они остановились, заметив нас, потом узнали и пошагали дальше. Шли четко в ногу. Старшина моей роты в мореходке сказал бы: «Посмотрите, как нормальные солдаты маршируют! Не то, что вы, уроды!»
Я решил, что дальше справятся и без меня. Развернув коней, вернулся к тому месту, где добыл первого коня. Меня заинтересовала овальная пластина на кольчуге тюрка, под которым убил коня. Тюрка еще не вытряхнули из брони, хотя рядом лежали два уже голых трупа. Пластина оказалась толщиной пару миллиметров, изогнутая, благодаря чему плотно облегала грудь, закрывая почти всю. Выкована, вроде бы, из одного куска стали, следов сварки я не нашел. Еще одну такую на спину – и получится кираса. Византийцы делают кирасы из бронзы, но из стали мне не попадались. Говорят, очень сложно выковать стальную. К кольчуге крепилась с помощью железной проволоки, пропущенной через двенадцать тонких отверстий. Я снял с убитого кольчугу с пластиной, шлем и пояс с палашом, у которого рукоятка была из слоновой кости. На груди тюрка висел на грязном, засаленном, льняном гайтане круглый золотой медальон со странным существом в центре – туловище волка с двумя крыльями и двумя головами, волчьей и лебединой. Я разрезал и выкинул гайтан, а медальон положил в седельную сумку, которую отвязал от седла, не нужного мне. В сумке, кроме сушеного мяса, сухой лепешки и огнива и кресала, лежали два широких золотых браслета с растительным орнаментом, несколько колец, перстней и сережек и с сотню золотых и серебряных монет. Видимо, тюрок не сомневался, что мы возьмем город, но наделся, что сумеет прорваться и уйти.
60
Мой старший сын пошел в гимнасию, как в Византии называют школы. Тут принято начинать учиться с семи лет. В мое время тоже шли в школу с семи, но в конце двадцатого века сократили детство на год. Учебная программа здесь полегче. Основной упор делают на умение болтать, составлять документы и физическое воспитание. Я научил сына читать и считать до ста на славянском, латыни и греческом еще пару лет назад, так что ему учеба пока дается легко. И физически он тоже хорошо развит. С ним шесть раз в неделю занимается Сафрак. Гепид мне сам говорил, что фехтованию надо учиться с детства. Вот я и поймал его на слове. Впрочем, и деньги тоже плачу, хотя Сафрак согласен был возиться с пацаном и бесплатно. Наверное, чтобы не заниматься со мной. Я, по словам гепида, застрял на уровне «чуть лучше среднего», все его усилия сдвинуть меня выше ни к чему не приводили. Я понимал, что мне нужен новый тренер, с другой манерой биться. Сафрак нашел такого, когда мы стояли в Александрии.
Им оказался перс по имени Эллис. Перс имел курчавые волосы до плеч, схваченные на голове тонким золотым обручем, карие влажные глаза, густые усы и темную щетину на круглом лице даже сразу после бритья. Был Эллис полноват, немного выше среднего роста и казался медлительным. Если бы такой подошел ко мне и предложил свои услуги, как фехтовальщик, я бы послал его без колебаний. Но перса привел Сафрак. На первой же тренировке я понял, что этот тот, кто мне нужен. Гепид был техничен, работоспособен, силен, но однообразен, предсказуем. С ним я мог только улучшать технику. Перс был ленив, а потому подходил к поединку творчески, больше полагался на интуицию, скорость и ловкость, я бы даже сказал, скользкость. Он напоминал кусок мокрого мыла в мокрой руке. Было интересно, как перс вгонял в тоску гепида во время поединка. Сафрак начинал очень технично, казалось, сейчас выиграет, но Эллис выкидывал какой-нибудь непредсказуемый финт и побеждал. Подозреваю, что перс и сам не подозревал, что сделает, действовал спонтанно. Этому он учил и меня. А все свободное от тренировок время Эллис ел или спал, причем никогда не уставал ни от того, ни от другого.
Следующей весной я, как обычно, отвез рыбаков на Тендровскую косу, а потом продукты и инвентарь на медный рудник, забрав с него добытые медь и золото. Благодаря стараниям Хисарна добыча металлов повысилась процентов на десять. Предполагаю, что гот перекрыл каналы, по которым они разворовывались, потому что «главный инженер» с опаской посматривал на меня, ожидая наказания. Но Хисарн ничего мне не сказал, и я не стал вмешиваться. Часть меди продал в Херсоне. Один из мастеров по бронзе, который покупал у меня медь, рассказал, что раньше олово привозили из Гелона – города, расположенного на одном из правых притоков Дона, скорее всего, Северском Донце. Я вырос на берегу этой реки. Правда, в том месте она была шириной всего метра полтора и глубиной по щиколотку. Тюрки больше не мешали византийским судам ходить по Керченскому проливу, поэтому я решил прометнуться в края, где прошло мое детство.
Азовское море – самое мелкое и спокойное из всех морей. Самое страшное, что здесь может случиться, – сильным ветром сорвет с якорей и выбросит на мелководье. Впрочем, умудрялись и в нем затонуть в двадцать первом веке. Сдуру даже такое возможно. Северо-восточная его часть узка, в море вдаются несколько длинных песчаных кос. Я опасался налететь на одну из них, а неприятности возникли с другой стороны. Примерно от того места, где в двадцать первом веке находится город Ейск, к нам быстро плыли две длинные высокобортные лодки. У каждой весел по двадцать. Гребли в такт, слаженно.
– Бораны, – сразу определили мои матросы-греки.
– Что это за народ? – спросил я.
– Они и сами не знают. Разные люди там намешались, – услышал в ответ.
Наверное, типичный пиратский интернационал, которых объединяет не национальность или религия, а жажда наживы.
Я дал команду привести противника на кормовые курсовые углы, а сам зашел в каюту, где надел полный доспех и, кроме меча, взял арбалет и копье. Последнее прислонил к переборке ахтеркастеля, а сам поднялся наверх. Там уже стояли матросы и Вигила с арбалетами и Эллис с мечом и щитом. Перс, как обычно, когда не спал, что-то жевал. На лице полнейшее равнодушие. То ли он не сомневался, что отобьемся, то ли был уверен, что и боранам пригодится такой умелый фехтовальщик.