ХГЧ. Хорионический гонадотропин человека
Шрифт:
Он и не помнит, как так получилось, удосужился взять трубку телефона, когда тот непривычно зазвонил в коридоре у лестницы. Давно подобной техникой не пользовался. Сам не звонил, а знающие Григорьева люди первыми инициативу старались не проявлять. В тот раз он удачно спускался из кабинета на кухню за очередной порцией кипятка и шоколадкой для мозга. Сладкое он любил безмерно.
– Я беременная! – после сухого приветствия донесла до него дочь самую важную информацию, которую, как ей казалось, он обязан знать.
Остальное Григорьев не помнил. Или не хотел помнить те слезы и всхлипы,
После развода (весьма скандального) с женой, Александр Родионович старался напрочь вычеркнуть все семейные узы из своей памяти. Не хотел больше боли в воспоминаниях о былом. Его предали. Его очень жестоко предали.
Дочь Катерина – единственная связующая ниточка Григорьева с прочим социумом. По осени она звонила вновь, поздравляла с днём рождения. Этот звонок был для него откровением.
– Уже сентябрь? – вместо слов благодарности произнес он.
То был не просто звонок дочери, но будильник, пробуждающий от долгого сна. Забытье в собственных фантазиях опасно для психического здоровья. Главным показателем поехавшей кукушки были вполне осознанно понимаемые слова кота Чубайса.
– Александр Родионович! Выкинете Вы этот мусорный пакет! Он неделю воняет. И запомните, я люблю свежеразмороженную рыбу! Не надо меня кормить вашими объедками!
– Мяу, – согласился Григорьев, посмотрев в зеркало.
Мохнатое йети смотрело в ответ через матовое запаренное отражение.
Непривычные движения бритвы, несколько часов аэробики по дому с метлой и тряпкой. Его жилище вновь стало походить на обиталище человека. «Человека разумного», – важно уточнил Григорьев, погрозив указательным пальцем коту.
В следующий раз Александр позвонил дочери сам в День народного единства.
– Как это ты живешь одна! В Москве?
Ужас прошедшей мимо жизни вернул доктора экономических наук в реальность. Мать Катерины укатила на постоянное проживание в Испанию, на виллу нового мужа. Дочь отказалась покидать Россию. А ее муж… улетел воевать в Сирию. И как его забрали с беременной-то женой? Этот мир сошел с ума!
Было решено немедленно Катерине перебраться в экологически безопасный район планеты – самое чистое на земле место – Кочубеевский район Ставропольского края. Край мира, не тронутый цивилизацией… и газификацией.
В разговорах по телефону с дочкой его человеческая жизнь налаживалась. Он на «трезвую» голову пересмотрел свои наработки по межпланетарной экономике.
«Не может быть!» – взвыл доктор, схватившись за пролысину. Проснувшись от бреда разговоров с собой (и котом, иногда), он нашел ошибку в собственной программе. Не сходились контрольные числа. Увлекшись мечтами об идеальном мире, Григорьев поверил сам себе безоговорочно.
Поразмыслив, старик позвонил Валентину, коллеге по былым временам «ЗАСЛОНА». Они встретились в Москве, когда Григорьев прилетел забирать дочку. Пару вечеров, не просыхая, доктор рассказывал другу о сути своей теории, показывал расчеты, объединенные в цельную монографию.
– Ты видишь проблемы не в перепроизводстве и не в перенаселении? – удивлялся Жуков.
– Это сказки для тупиц! Тех, кто не видит леса за деревьями.
И Григорьев принялся водить по воздуху пальцем:
«Современная экономика поставлена на балансе долга. Мы делаем что-то в долг и после получаем свою награду. С возрастанием проектов долги растут. Кроме того, эти самые долги растут со временем. Но что, если цель человека – «бесконечный космос навсегда»? Какова сумма долга, которую человечеству необходимо взять самим у себя?». Его монотонный бубнеж ввел бывшего коллегу в сонный транс. Немного подремав, Валентин уговорил Григорьева опубликовать наработки – в общих чертах изложить основы своих расчетов, структурно. На бумаге эта теория выглядела не так утомительно.
Невозможно тянуть такую мысль в одиночку. Нужен мозговой штурм. Нужно подключать свежие умы.
– Посмотри! – тыкал Валя пальцем в догмы Григорьева. – Ты говоришь «таким образом, мы приходим к выводу», «нами был проведен анализ».
– Знаешь, что я хочу сказать? В науке нет слова «Я» – все достижения делает группа учёных. Наука – это коллективный вид спорта. Это игра нескольких человек. Ты задал хороший темп. Мы подключимся в эту игру!
Они пожали руки.
Пришла зима. Сидя в Ставропольской глуши, Григорьев гладил Чубайса, лежащего у него на коленях. Думал, не обвели ли его вокруг пальца? Не прикарманили ли московские друзья себе его теорию?
Нет, Валя на такое не способен. Если только глава корпорации, товарищ Ромашков не подсуетился… Монография могла затеряться между сотен подобных на редакционном столе Российской академии наук.
Под мурлыканье кота Григорьев продремал в кресле до рассвета. Обычное дело последних лет – накрывшись одеялом, положить руку на мягкую шерсть Чубайса и смотреть за звёздами в окно, засыпать так среди них с мыслями о космосе.
Холодное пробуждение заставило поскорее спуститься вниз, чтобы подкинуть дров в систему отопления. Сонная дремота еще не сошла с глаз. Александр вспоминал минувшее, смотря за вздымающимися язычками пламени над подкинутыми в топку поленьями. Пошерудил в топке кочергой, словно ладонью с листка стирая видение.
В гудящем огне печки ему виделись ревущие струи сопел взлетающих ракет. Искрами из трещащих дров вылетали души погибших космонавтов. Тех, на чьей безопасности сэкономили подобные Ромашковым. Челнок, недолетевший до Марса, разбился о Фобос из-за невключенного вовремя маневренного двигателя. По предварительным причинам, скоба внутри механизма, выправляющая аппарат на нужный курс, была сделана из композитного материала – вторсырья, попросту говоря. Погибло три человека. Они летели к своей смерти пять месяцев и двадцать один день.
Григорьев со злостью хлопнул чугунной дверцей печки.
Звон прошёлся из прихожей по коридору, приятной гарью порхнул над ступенями.
Чуб подошёл к выходной двери и бестолково смотрел на хозяина.
– Ты только поел, чудо! – возмутился Александр. Вставать с корточек стало не так легко, как в молодости. От пары минут подобной скрюченной позы успевали затечь колени. Он приподнялся, облокотившись на подоконник, и зажмурился от наплывших в глаза звёзд.
– Подожди, кот, вместе выйдем!