Химера
Шрифт:
— С-с-сердце… барахлит… слегка, — выдирал из горла звуки Эйзентрегер, прикладывая руку с правой стороны груди.
— Ты что-то совсем сдаешь. Видимо, память тебя подводит. Сердце с другой стороны. В левой половине грудной клетки.
— Да ты что, Рихтер? Удивил старика. Мне ведь сразу значительно полегчало, — продолжая кривиться, парировал Эйзентрегер. — Избавь меня от бреда и лучше внимательно слушай, — договорил он и раскашлялся, как чахоточник.
Девушка у двери занервничала, хотя и пыталась это скрывать. Она уже сделала шаг вперед, но Вольфганг остановил ее резким взмахом руки. — Отставить, унтерштурмфюрер Тауберт. Выполнять приказ, — прохрипел нацист, сплевывая на пол кровавую слюну, и вновь закашлялся.
Немка встала как вкопанная и больше никаких попыток не предпринимала. Лишь стояла и нервно покусывала нижнюю губу.
«Это даже нечто большее, чем
Вольфганг, наконец, очухался, вытер губы платком и заговорил:
— Может, ты и не слышал, но я уже лет шесть, как отошел от дел. Я стал слишком стар. Все эти компутеры, шмутеры, хакеры, вирусы, всемирная паутина… Для меня это лишь набор слов. Я не понимаю, как именно это работает, хотя и пытался разобраться. Нет, конечно, я пользуюсь благами цивилизации. Вот недавно на сотовом телефоне научился «смски» отправлять, — расширив глаза до пятирублевых монеток и подняв указательный палец, уточнил он. — Но… это все не то… Теперь у руля мой любимый сын Лотар, который в этом разбирается гораздо лучше. А я уже давно так, ноль… без палочки… Пшик…
— Ну, что ты! Никакой ты не ноль…
— Покарай меня всемогущий фюрер! — заорал Вольфганг и вскочил с кресла, осмыслив последние сказанные Альфредом слова. — Я уже даже думаю, как эти дьявольские машины: нулями и единицами… Рихтер, они поработят мир и их собственных создателей вместе с ним. Эти бездушные твари без плоти и крови с легкостью сделают то, что не удалось великой арийской расе. Они не просто рядом! Они везде и всюду, всегда и во всем, куда ни кинь взгляд! Повсюду их мерзкие мохнатые лапки и сверкающие глазки… Даже во мне… Ничего тебе это не напоминает? Я живу благодаря крошечной коробке, вшитой в мой организм. Она генерирует импульсы для моего дряхлого сердца. А если в один ужасный момент ее кремниевые мозги решат, что я уже достаточно пожил? Почему они вообще должны что-то решать?
— Вольфганг, у них нет мозга как такового. Лишь заложенная в них человеком четко отлаженная программа. Они не могут развиваться и самостоятельно принимать решения, — но все слова Рихтера ушли в пустоту.
Эйзентрейгер даже не пытался слушать. Он горел и дымил, как масляный факел, воспламененный своими параноидальными мыслями.
— Никто уже не объявляет войну. По крайней мере, в открытую. Но это не означает, что сейчас установился мир. Война изменилась… Все разбрелись по вонючим навозным кучам и вылезают из своего дерьма только в виртуальную реальность. По-гаденьки тихо и не оставляя следов. Пряча настоящие имена под масками бредовых кличек. Где моя старая добрая войнушка? Тогда я мог заглянуть противнику в лицо! Увидеть его боль и страх… Где теперь этот пьянящий запах крови, пота и смерти? Где пламенные речи, которые заставляли во имя фюрера и его высоких целей идти на верную гибель целые штандарты? Рихтер, зачем теперь что-то планировать, придумывать и прорабатывать тактику? Любой сопливый, но одаренный щенок лет десяти отроду, сидя на унитазе в туалете, может взломать системы безопасности какой-нибудь страны. Да того же Израиля, к примеру. И нажать на ядерную кнопку, развязав тем самым Третью мировую войну? Ему не надо бороться с совестью. Никаких угрызений. Что ему смерть миллионов? Так, пыль… Он же этого не увидит. Для него лишь зажгутся красной палитрой цветов светодиоды на экране. Это другое поколение. Они уже никогда не смогут стать по-настоящему живыми, — почти шепотом произнес Вольфганг и рухнул обратно в кресло, полностью обессилев. На вид он даже еще больше похудел, как будто прогорел дотла.
— Отчасти ты может и прав. Но точно не во всем. Взломать системы безопасности в одиночку невозможно, — выслушав длинный монолог, заговорил Рихтер.
— Я утрировал. Мне понятно, что все гораздо сложнее. Я говорил о принципе… Знаешь, я чувствую себя сейчас архантропом, увидевшим в руках человека из будущего обыкновенную зажигалку. От нее ведь нельзя отвести глаз! Приходится завороженно смотреть на пламя, посмеивающееся над тобой. Это как магия… Все происходит, но как именно, известно лишь самому волшебнику. Хотя раньше я думал, что неплохо разбираюсь в волшебстве. Знаешь, Рихтер, даже серебряные безделушки отошли теперь на второй план. Ими пользуются все реже… — Он остановился и выдержал паузу. — Я ничего лишнего не сказал?
— Нет. Владимир посвящен в тайну артефактов вымершей цивилизации. До мельчайших подробностей. Я рассказал ему все, что знал об этом сам.
— Хорошо… Кстати, как успехи в поисках?
— Так скажем, не очень успешно, но приемлемо…
— И
— Ничего.
— Но ты же сказал…
— Я не говорил, что у меня… Предмет у Ветрова, артефакт сам его выбрал…
— ?..
— У меня Химера, — вставил слово Владимир. Не доставать предмет ему ума хватило.
— Никогда о таком не слышал. Могу я его подержать? Что он делает? Дайте… Быстрее… Хочу… Дай… — взлохмачивая волосы на голове, заныл старик.
— Вольфганг, где твои манеры? Ты все увидишь. Но для начала давай закончим с демагогией. Расскажи все, что знаешь о моей проблеме. Вернее, о нашей.
— Хор-р-рошо… — прорычал он в ответ. Допил залпом вино в бокале, швырнул его за спину и продолжил, насупившись и озлобившись: — Не так давно на мировой арене появилась одна организация. Не то чтобы новая, скорее в свое время успешно загубленная. Многие тогда постарались… И враги, и союзники… Никто уже ее не воспринимал всерьез, да и немудрено. Две мировые войны, три революции и тьма лет безумного правления социализма хоть кого поставят на колени. Даже самую великую державу.
— КГБ?
— Да-да-да… — откликнулся Вольфганг и сразу же продолжил: — Еще и ваш покорнейший слуга внес посильный вклад! Ведь мне тогда казалось, что этого всего слишком мало и нужно додавить сопротивляющуюся гадюку до конца. Чтобы мерзкие кишки вылезли из-под ботинка. Я вынашивал гениальный план долгие сорок шесть лет. С бережливостью заботливой матери, носящей в чреве ребенка. И вот он апофеоз, лучший десерт от Эйзентрегера — августовский путч в девяносто первом и все сопутствующие прелести демократии в подарок! Притом совершенно бесплатно. Халява… Это был взрыв термоядерной бомбы мощностью в несколько мегатонн. После такого нормальные люди не только жить — существовать не могут. Но русские либо к нормальным никакого отношения не имеют, либо к людям не относятся… Да, они как гребаные матрешки… Разбил одну, а там еще одна! Ты ей голову напополам, а там еще! Ты ее испепелил дотла, а там опять матрешка! — орал Вольфганг, объятый яростью, разбивая кулаки о подлокотник кресла так, что в стороны разлеталась темно-красная густая кровь. — И так до бесконечности… Ты их газом травишь, а они… Великий Адольф сделал лишь одну ошибку в своей жизни!
— Остынь, Эйзентрегер, — охладил его пыл Рихтер, плеснув в лицо холодной водой из графина, стоявшего тут же, на столике. — Давай поближе к теме, ты отвлекся.
— Спасибо. Это было своевременно. А вы, Владимир, простите за нелестные слова о ваших соотечественниках. Я ничего не имею против вас лично. Друг Рихтера по определению не может быть плохим человеком. К тому же национальность и родину не выбирают… Но я, к моему стыду, люто ненавижу все что связано с русичами, еще со Второй мировой, — он замолчал на несколько минут, задумался, лицо приобрело отрешенность, потом вновь заговорил: — Тогда, в далеком сорок втором, на Ржевско-Вяземский выступе мы две недели удерживали обороняющихся русских в кольце. Боевой дух наших врагов был окончательно сломлен. Поставка провизии обрезана. Бомбежка не прекращалась ни на минуту… И все это усугублялось сорокоградусными морозами… Страх, голод, болезни, паника, хаос. Никакого настроя на победу. Русские сами под пули выпрыгивали, как ночные мотыльки, летящие на свет фонаря. Легкой смерти искали! Какое там воевать?! Они и передвигались-то с трудом. Мы проводили зачистку, и все шло как по маслу, без эксцессов. Пока, как гром среди ясного неба, не появился этот паскудный русский! Думаю, сам дьявол выбрался из ада и вселился в него, чтобы покарать нас всех. Он был с ног до головы залит кровью. Не знаю уж: своей или чужой. И он был другим… Он не смирился с уготованной ему смертью. И не просто сопротивлялся. «Демон» очень хотел… жить… Ему нереально везло. Он уложил тренированных «церберов», не глядя. Один патрон, одна цель, одна смерть… Рихтер, понимаешь?! Он не промахивался! Я тоже должен был остаться там… в братской могиле…
— Вольфганг, это прекрасная история. И я бы обязательно выслушал ее при других обстоятельствах. Но это никак не связано с нашей проблемой, — перебил его Рихтер в очередной раз.
— Но он не знал о транспозиции органов… — не обращая внимания, продолжал немец, отогнув ворот халата на груди. Там, в районе сердца, виднелся зарубцевавшийся рваный шрам, побелевший со временем. — Иначе гнил бы я сейчас в чужой земле…
— Херр группенфюрер. Отставить! — крикнул Альфред и громко щелкнул пальцами. На этот раз успешно, выведя Вольфганга из внезапного транса. — Ты говорил о КГБ. Причем тут они?