Химера
Шрифт:
Сейчас юноша походил на лабораторную мышь, которая сбежала из клетки и в первый раз в жизни увидела кота. Такого большого, пушистого. С открытой пастью, полной острых зубов.
— Тогда, раз мы все выяснили, продолжим, — проговорил полковник монотонным голосом.
Еремин снял очки, стянул перчатки и уставился в глаза Максима гипнотическим взглядом. Зрачки мужчины расширились до предела, отчего казались абсолютно черными.
Юноша сразу же узнал этот пугающий взгляд. Совсем недавно он был спрятан за тонированными стеклами автомобиля. Теперь он видел его вживую, в полуметре от
— Ты любишь фрукты?
— Да…
— А родителей и бабушку?
— Да…
— А себя?
— Да…
— Ты можешь мне верить или не верить… — прикасаясь руками к волосам паренька, бормотал он, задавая странные вопросы.
Окружающее Максима пространство теперь стекалось ручьями перемешанных красок в большие немигающие глаза мужчины, словно в воронку водоворота. Объекты превращались в бесцветных призраков и постепенно исчезали.
Движения безжизненных губ полковника то ускорялись, то замедлялись. Они подчинялись импульсам сопротивляющегося времени. Ведь оно сжималось, словно в тисках, под гнетом слов темного человека.
— Когда будет полная луна…
Парень видел теперь только глаза, разрисованные жирными кровавыми капиллярами. Он почти перестал различать сумбурную речь, хватая лишь обрывки бессмысленных фраз…
— … без жалости… последний… детей… тридцать… себе…
— Один, два, три…
— Зачем ты считаешь, Максим? — ворвалась фраза в непроглядный туман обреченного сознания юноши.
— Вы просили тридцать, я считаю…
— Прекрати и запоминай! Ты можешь доверять мне или не доверять… Должен…
Время умерло… Еще совсем молодым… Мир ограничивался теперь контуром пульсирующего черного зрачка, сжимающегося в точку.
Душераздирающий крик с неимоверным усилием вырвался из окаменевших губ Максима, разломив их на кусочки… Пульс времени дернулся, и реальность развернулась вновь…
Эта была другая реальность… Холодная… Бездушная…
Все в этом неправильном безумном мире состояло изо льда. Автомобили, квадратные коробки домов, даже идеально ровная мебель в одинаковых комнатах, виднеющаяся через прозрачную толщу стен. На ледяных столах лежали мерзлые столовые приборы, в застывших вазах стояли холодные букеты роз. На стенах висели ледышки в виде картин, а в детских кроватках спали безразличные ледяные игрушки. Хрустальные деревья подпирали небесный купол гладкими стволами и тоскливо звенели стеклянными листочками. Этот мир — воплощение вселенской гармонии, совершенство… Он не обладал недостатками нашей действительности. В нем не было избытка, и ничего не хотелось к нему прибавить или отнять…
Но именно этим он все больше устрашал Максима. Он видел мертвый мир… Без эмоций… Без живых существ… Без людей…
Юноша уже тоже в полной мере не человек. Холод пронзил насквозь и добрался до самого сердца, превращая его в кусок льда, такой же, как и все вокруг. Перед ним стоял прозрачный человек — проекция полковника из привычного мира. И он по-прежнему шевелил губами, выбрасывая хитросплетения неразборчивых слов.
Но существовало и важное отличие, которое нельзя было не заметить. Крупный орел восседал на его согнутой в локте руке, терзая ее острыми
Только небо не подчинялось законам гармонии этого мира и не стало кристальным, как лед. Оно было мрачным от дикой печали. Затянутое черными, словно печная сажа, тучами, насыщенными всплесками электрических разрядов. Такое знакомое, бесконечно родное…
Максим смотрел в беспредельные небеса и чувствовал их нестерпимую боль. Горячая слеза скользнула по ледяному лицу и сиганула вниз. Упала на землю замороженной каплей, ударившись со звоном хрустальных бокалов. Это были не его слезы. Каплями концентрированной грусти рыдало небо. И еще одна горячая слеза… И еще… Но до земли долетали лишь куски бесчувственного льда.
Ему нестерпимо захотелось освободиться от всего. Сжать пушистую и несовершенную свободу в руках, прижать к сердцу. Хотелось воспарить в небеса и тоже одарить их свободой. Всепоглощающей свободой…
И еще одна слеза… И еще…
Неукротимый огонь в его сердце вспыхнул с новой силой, разрушая корку льда и растапливая все вокруг. Потекшее лицо стеклянного человека исказилось гримасой ужаса и непонимания, а орел метнулся в неправильное для него небо.
«Я снова живой… Теперь это будет мой мир… — с воодушевлением подумал Максим. — Нужно разрушить царство мертвого льда».
И юноша понесся, словно огненное торнадо, сметая все на пути. Он падал и поднимался, отламывая ледяные куски промерзшей кожи на руках и ногах. Кровавый след тянулся за его спиной, раскрашивая согретую землю в цвет, противоречащий совершенству. Слишком много для одного человека, и слишком мало для целой планеты.
… Взлетевшая птица с быстротой, сравнимой со скоростью болида на треке, упала камнем вниз и вонзила когти в спину Максима. Острые, словно стальные клинки. Орел бил размашистыми крыльями и отрывал твердым клювом куски окровавленной плоти. С каждым ударом он все ближе подбирался к огненному сердцу…
Сил у парня не хватало даже для того, чтобы ползти. Еще один удар, и сердце затрепетало в ненасытной глотке орла. Мгновенье — и оно стало куском льда…
«Не подавился… А так хотелось… Все…»
Максим перевернулся на спину. Он лежал в луже рубиновой крови и смотрел на небосвод, прекрасней которого не было ничего на свете. Стеклянный человек с птицей на руке приблизился к нему, вновь пронзая холодом.
«Они же ухмыляются… И орел, и полковник… Презрительно… Довольно…»
Беспощадный удар стеклянным ботинком по замороженной голове, и она разлетелась в клочья, вместе с остатками мыслей.
Теперь уже точно все… Вакуум…
Юноша снова стоял в темной подворотне. Не было ни холодного льда, ни ужасной стеклянной птицы, ни темного человека. Над головой простиралось приветливое голубое поднебесье.
«Может, мне все привиделось? — размышлял паренек, озираясь. — Что говорил полковник? Я не помню ни одного его слова. Наверняка у меня солнечный удар. Или нервное потрясение. Ведь такое возможно?»
Максим решил поскорее все забыть и никому не рассказывать. Он искренне верил в то, что это был лишь сон, и он больше не повторится.