Химера

Петров Денис Александрович

Они разместились в тихом уютном ресторанчике и дружно принялись за еду. Заславскому всегда нравились девушки, не стеснявшиеся обедать при посторонних, заказывая то, чего они действительно хотели и в том количестве, которое соответствовало их аппетиту. В этом плане нынешняя боевая подруга была настоящей находкой! Диетами и прочей ерундой она явно не страдала.

— Скажи, о каких идеалах и устремлениях Вика говорил Пьер? — спросил Максим, лениво потягивая кофе из чашечки, когда голод стратегически отступил перед хорошо прожаренными доводами сочного стейка. — Или это что-то секретное или постыдное?

— Если я скажу, что это секрет — ты станешь допытываться вдвое сильнее, — усмехнулась девушка, аккуратно подливая себе зеленый чай из фарфорового чайника. — Кроме того, в этом уж точно нет ничего постыдного.

Тебе известно, что Вик — Высший колдун, к тому же достаточно древний, чтобы обладать не самым малым влиянием в "ночном" мире. Власть, как таковая, его мало интересует, а вот стабильное будущее — другое дело. Он занимается поддержанием равновесия сил, пресекает распри между своими коллегами, не допускает излишней жестокости по отношению к простым людям. Это никакой не официальный статус — простая инициатива. Как ты уже знаешь, строгих законов и централизованной власти у нас нет. Вот такое хобби!

— И как успехи? — Максим несколько обалдел и от неожиданной откровенности ведьмачки и от столь благородного занятия своего работодателя.

— По-разному, — уклончиво ответила его собеседница. — "Ночные" ценят свою свободу и независимость куда выше, чем обычны люди. К тому же ты должен представлять, каково это — убедить в чем-то, того же Антона!

Заславский усмехнулся, вообразив себе подобную картину.

— А дело, которым мы сейчас занимаемся, тоже как-то связано с этим равновесием? — осторожно спросил он, опасаясь спугнуть установившуюся приятную атмосферу непринужденного общения.

— Может быть, — Ольга неопределенно пожала плечами. — Когда я была маленькой, он делился со мной своими планами, чтобы я могла наблюдать за тем, как разыгрывается очередная партия. Потом я выросла и однажды Вик позвал меня к себе и сказал, что пора учиться самостоятельности, что теперь он будет не таясь показывать мне все свои действия и описывать действия других сторон, но выводы я должна делать сама. С тех пор прошло уже шесть лет, а я ни разу не смогла угадать, чем закончится та или иная многоходовка. Он как-то видит, чувствует это, а я не могу, — девушка с чувством отпила большой глоток чая и надолго замолчала. — Расскажи мне лучше о своем брате, — произнесла она наконец.

Просьба была такой неожиданной, что Максим как-то стушевался:

— Для подобных разговоров нужны другие напитки, а нам еще работать, — он неуклюже попытался отшутиться, но Баташова лишь загадочно улыбнулась, погруженная в собственные мысли. — Родные братья и сестры часто не ладят между собой! — голос звучал глухо, а слова категорически не желали срываться с языка, но Максим напомнил себе, что он все-таки мужик, а не размазня. К тому же он и так достаточно бегал от проблемы. — Многие даже не общаются во взрослой жизни. То ли это из-за детских обид и дележа игрушек, то ли есть еще какие-то более тонкие психологические причины. Не знаю. Я не специалист в подобных вопросах. У нас все было по-другому и, наверное, это, прежде всего, заслуга наших родителей. С раннего детства нас приучали к тому, что мы двое самые близкие и родные люди друг для друга. Как старший я должен был защищать Сашку и учить его всему, что умею сам. Несмотря на три года разницы, мне никогда не было скучно играть с ним — рядом всегда был верный и надежный друг. Нас даже невозможно было за что-то наказать. Если мы бедокурили — то всегда вместе и, сначала дружно выгораживали друг друга, а если нас все-таки раскрывали… Представь себе, каково это поставить двух сорванцов в соседние углы и объявить им, что они наказаны, — он улыбнулся, погружаясь в приятные воспоминания. — Вместо глубокого осознания своей вины, мы только еще больше развлекались, а поскольку развести нас достаточно далеко в условиях типовой двушки не представлялось возможным, матушка быстро отказалась от подобных затей. — Заславский сделал глоток кофе, достал из пачки сигарету и закурил. Потом покосился на девушку: — Ты не против?

— Как любой некурящий человек, я отношусь к запаху табачного дыма, как к сильному раздражителю, — рассеянно нажала плечами Ольга. — К тому же ты, похоже, куришь какую-то дрянь. Но если тебе так легче — я не возражаю. Не думай, что я не знаю, что такое терять близких и не представляю, как это больно. Впрочем, ты, наверное, прав, если разговор пойдет в том же русле — нам понадобится водка, а лучше хороший виски. Давай продолжим его, когда найдем убийцу Марины и Кати.

— Давай, — согласился Максим.

Удивительно, но его впервые не тяготила перспектива подобного разговора. Возможно, причиной тому было, то, что Баташова ему, в общем-то, чужой человек, которому, как известно проще раскрыть свою душу. А, может быть, все как раз наоборот…

Матвей обреченно опрокинул в себя очередную рюмку водки и занюхал ее жалобно загнувшейся хлебной коркой. Легче не становилось. Волк подозревал, что спиртное плохой помощник в подобных вопросах, но ничего не мог с собой поделать. Он был не в состоянии помочь другу и ему оставалось только два пути: идти в город и убивать всех, кто рискнет криво не него посмотреть или пить в одиночестве, жестко и грустно. Медведь всегда говорил, что следует выбирать путь, позволяющий избежать ненужного кровопускания. Более молодой, а потому горячий и часто не сдержанный Матвей, всегда считал это признаком надвигающейся старости, со всеми вытекающими, но сейчас решил проявить уважение к словам человека, сделавшего для него так много добра. Кто знает, как сложилась бы судьба Волка, если бы он так и не смог заполнить свою Амфору или попал в дурную компанию.

Тотемник набулькал себе еще водки и задумчиво посмотрел на рюмку. Амфора. Сколько проблем она принесла ему и окружающим в свое время. Он ведь по глупости и малолетству даже хотел свести счеты с жизнью, не в силах найти выход из тупика, в который играя и резвясь завела его судьба. Волк шумно выдохнул и выпил.

Из всех возможных видов "ночных" ему посчастливилось родиться самым ущербным. Ведьмы и колдуны всех мастей прекрасно могут жить, даже не подозревая о своем даре и не уставая удивляться, как им везет в делах и любви, почему они никогда не болеют и у них на руках сразу успокаиваются не только свои, но и чужие дети. Пусть жизнь их будет не так длинна и насыщена, но зато в ней будет много-много простого человеческого счастья. Свободные, относящиеся к диаспорам, например домовые или русалки, с рождения знают, что им предстоит. Более того, они искренне верят, что именно этим и хотят заниматься. Пусть они существенно ограничены в выборе пути, но они, как ни странно, и не желают себе иной судьбы. И они тоже счастливы.

Матвей родился с этой треклятой пустой Амфорой. Само по себе это было совершенно нормальное и довольно распространенное явление. Более того, Свободные дети обычных людей всегда появляются на свет "пустыми". Проблема состояла в том, что никто из знающих людей не заметил в младенце потенциального "ночного" и не объяснил его родителям, что и как следует делать.

Мама и папа просто любили его. Искренне и нежно, как все нормальные люди любят своих чад. Вот только вся их любовь не могла заполнить собой ноющую пустоту в душе ребенка. Матвей был крепким и здоровым мальчуганом, но плакал и капризничал больше остальных детей. Сначала его жалели и утешали, а потом, как это бывает, начали ругать. Еще бы! Лежит себе дитя в кроватке, накормлен, напоен, сухой и орет во все горло. Врачи в один голос говорят, что он не болен и это у него, наверное, просто зубки режутся. Но зубки зубками, а спать нормальным людям тоже иногда хочется, поэтому обстановка в молодой семье оставалась напряженной, до тех пор, пока ребенка не "сплавили" в детский сад.

Оказавшись в коллективе сверстников, в окружении множества вещей доступных для всяческого познания, маленький Матвей окунулся в эту процедуру с головой. Он жадно хватал новые знания, но никак не мог насытиться ими. Что ни говори, а российское дошкольное образование никогда не ставило перед собой задачи чему-то научить.

Школа, поступления в которую он так ждал, стала для Матвея жутким разочарованием. Очень скоро стало понятно, что ребенок не имеет совершенно никаких способностей к наукам, причем как к точным, так и к гуманитарным, а одного жгучего желания и неуемного трудолюбия в этом деле оказалось недостаточно. Учителя, безусловно видели, с каким остервенением он грызет неподатливый гранит науки и старательно завышали ему оценки, стараясь поощрить столь похвальное рвение, но Матвей, бывший не по годам умным, с житейской точки зрения, мальчиком, безошибочно чувствовал фальшь и остро переживал свои неудачи.