Химеры
Шрифт:
Старик насмехался над ним! И не просто смеялся - он как будто все знал о Сане и выносил ему приговор. Мол, не будет тебе пути - ни по улице этой, ни в жизни... Путь твой - это лишь топоток насекомого в пожухлой траве... насекомого, которого скоро раздавит чей-то ботинок!
Все это в миг один пронеслось в голове у Саши, в ней зашумело... и дальше он действовал бессознательно. Это было как взрыв безотчетной неуправляемой злобы! Он вырвал у старика зонтик, одним махом сложил его, превратив в подобие трости, и принялся колотить незнакомца по чем попало: по ногам, по печам, по спине... Парень прыгал вокруг него, пыхтел натужно и бил... бил, что есть мочи!
Старик как-то сдавленно каркнул, осел...
Только бы Плюха спала! Он не в силах вынести её крика. Ему было сейчас очень плохо, он устал, голова раскалывалась и к тому же тошнило... Она спала. Он тихо, как мышь, разделся, забрался в горячую ванну, потом, сомлев и распарившись, сам задремал.
И только очнувшись, когда мать позвала его ужинать, увидел в углу своей комнаты черный зонт. Зонт старика! Тот торчал в углу, полураскрытый, нахохленный. Значит он так и не выпустил его из рук... И Саша зажал рот рукой, подавляя внезапный крик. Потому что этот зонт на какой-то миг показался ему той самой химерой. Он знал, что ему не показалось, нет... Это и в самом деле была химера!
Глава 3
БРОНЗОВЫЙ ИДОЛ
Лариса Борисовна третий день места себе не находила - её сын заболел. Он был очень болен! Совсем не мог спать, вскрикивал, хватаясь за голову такие острые приступы боли накатывали на него. Прежде их не было. И что ж это? Отчего?! Ведь все было тихо-спокойно. Вот разве что после той пятницы, когда обрушился этот ужасный ливень, и у неё голова кружилась, а под вечер она задремала, чего с ней раньше никогда не случалось, Сашуля стал сам не свой. Да, пожалуй, это началось именно с той черной пятницы - тринадцатого октября. Он, правда, тогда заснул, даже пришлось будить его к ужину, но после не спал ни минуточки! Целых три дня!
Да ещё этот визит к психиатру расстроил её. Доктор сказал, что у её сына невероятный творческий потенциал - тест Росшаха редко такой показывает, и на его памяти это первый подобный результат! Но при этом у мальчика совершенно нереалистичное восприятие жизни. Так и сказал нереалистичное! То есть, её сыночке очень трудно будет во взрослую жизнь входить и надо ему помочь. А как - толком и не сказал. Только деньги она заплатила огромные - сто долларов! Почти все, что удалось скопить за полгода... Доктор прописал Сашуле успокоительное - транквилизаторы. По пол-таблеточки на ночь. Но сказал, что это ситуации не изменит, и главное для её сына реализовать себя. Найти себя в творчестве. Воплотить наяву то, о чем он втайне мечтает. И если он хорошо рисует, значит, скорее всего, это и есть его путь, его настоящий талант и предназначение, а Ларисе Борисовне нужно помочь ему поверить в себя и выучиться ремеслу художника. Графика ли его увлечет, лепка или живопись - это скажут специалисты. Да, и сам поймет. Но заняться этим нужно немедленно, иначе у Сашули могут возникнуть серьезные проблемы с психикой. Мол, переходный возраст - это очень серьезно!
Еще доктор посоветовал ей не давить на сына, дать ему возможность почувствовать себя самостоятельным. Но как же так? Разве она давит?! Она просто старается уберечь сына от всего нехорошего - вон какие сейчас проблемы с подростками! Наркомания, алкоголь, курение... девочки! Не дай Бог! И время какое ужасное: то и дело что-то взрывается, в кого-то стреляют, убивают, на улицу страшно нос высунуть... Как же можно мальчика пустить одного?! Нет, пока ноги ходят, она этого не допустит, она его оградит... И пусть
Лариса Борисовна, как могла, старалась поднять Сашеньке настроение. Она купила ему картридж с игрой "Смертельная битва", о которой тот давно мечтал. Купила, хоть и не одобряла увлечения подобными играми и частенько прерывала игру, отбирая на время джойстики, когда сын засиживался за экраном больше полутора часов. Но раз болеет, пускай порадуется! Он и обрадовался... но как-то не слишком. Изобразил довольную улыбку скорее из вежливости, чем искренне - это она сразу почувствовала. Значит ему и впрямь совсем худо.
– Сынок, погляди-ка, чудо какое!
– с восторгом щебетала она, внося к нему в комнату горшочек с редким кактусом астрофитумом - предметом её гордости и восторгов.
– Ты только посмотри на него: ведь он готовится зацвести, и мы с тобой впервые увидим как он цветет! Ведь это же радость какая - они так редко цветут! А у меня получилось - я с ним так долго разговаривала, успокаивала его, чтоб он знал, что здесь его любят, что тут будет ему хорошо... И он поверил! Послушал меня! Ведь это же мой дружочек! Я его Звездочкой назвала. Пусть он у тебя расцветет, в твоей комнате, и ты увидишь, какая это красота! У тебя тут солнечная сторона, и ему будет ещё лучше...
Она, не дыша, на вытянутых руках пронесла горшок через комнату и осторожно поставила на подоконник. Постояла с минуту, любуясь набухшим бутоном, сизоватыми продольными впадинами на тельце кактуса, игольчатыми пучками колючек...
– Ну, что молчишь? Не рад?
– Рад, мам. Просто... ну, не знаю... ты его так любишь. Может, пусть он лучше будет у тебя?
– Ну что ты!
– она замахала руками.
– Я к вам в гости приходить буду. Часто-часто! А вы тут живите вместе, глядите друг на друга и расцветайте. И ты цвети, мой сыночек! Не куксись дружок, все пройдет, ты выздоровеешь и снова засветит солнышко. Это ведь всегда так: хмурая погода сменяется ясной. И на душе у тебя скоро светло сделается. Ты только почаще говори с ним и гляди на него. Он тебе силы даст, мой дружочек! Моя Звездочка!
Плюха поцеловала Сашулю, помахала кактусу и потопала, колыхаясь, к себе, шаркая шлепанцами. А сын её плюнул в сторону нежданного колючего подселенца и укрылся с головой одеялом. Ему было тошно.
После той вылазки на Спиридоновку Сашка совсем скис. Он чувствовал: внутри будто что-то оборвалось, и теперь он не тот, что прежде - он стал ещё хуже. Причем ничего уж ни исправить, ни изменить нельзя - сделанного не воротишь! Нет, не то чтобы ему было жаль старика или он уж очень переживал за свою дикую выходку - нет. Ему было жаль себя. И было не по себе. Очень не по себе! Тут что-то явно не так... Старик этот - он вынырнул из дождя как чертик из табакерки. И эта его ухмылочка, ощущение, что он видит тебя насквозь...
Сашка никак не мог разобраться в себе. Ему казалось, что внутри засела заноза и он никак не может от неё отделаться. Заноза не в теле была - в душе. А как её из души-то выдернешь? Это мерзкое ощущение подавляло в нем все: все прежние мечты и желания. И мысль о красоте как-то угасла. Какая уж тут красота, когда он точно песку наглотался! Он чувствовал себя словно ещё больше потолстевшим, отяжелевшим, немытым... И как оттереть эту накипь, эту коросту не знал.
Оказывается, подумать и сделать - это совсем разные вещи! В мыслях своих, пробужденных Бодлером, он был смел и горяч, он думал, что найдет хоть малюсенькую, но все же отдушину, все ж лазейку к свободе. Но получилось так, что накинувшись на старика и осуществив свою сумасшедшую идею, он только крепче замуровал себя - его темница стала ещё мрачнее, а кандалы - тяжелей!