Химеры
Шрифт:
— Вот и посмотрим, — серьёзно произносит Росомаха и тихо добавляет: — Если вы действительно те, кого выбрал этот мир, то вам нечего бояться, герои так бездарно не умирают.
Стёпка, думая, что это такая шутка, громко заржал, но Росомаха так глянул на него, что тот едва не обмочился от страха.
Отбирают первую партию, выводят из загона. Люди знают, идут на смерть, упираются, но их колют копьями и они бегут. Провожаю взглядом, на душе горько и пакостно, но не могу им помочь, надеюсь, придёт время, воздастся мучителям
Семён темнеет лицом, я вскользь касаюсь его мыслей, в них бушует ураган. Семён, вообще, относится гипертрофированно ко всякой несправедливости, а здесь полный беспредел, явное вырождение человеческих душ!
Идёт время, волнами прокатывается восторженный рёв толпы, в нём глохнут крики, погибающих на ужасном маршруте людей.
— Пока, ни один не дошёл, — Дмитрий, словно окаменел, нездоровый пот покрывает лицо.
Проходят несколько часов, постепенно, рёв толпы затихает, доносятся отдельные выкрики, публика делится впечатлениями. Звучит балалайка, бабы, весело и задорно исполняют частушки, украшенные цветными лентами, взлетают множество воздушных змеев, пахнет шашлыком, брагой, квашеной капустой — праздник в разгаре.
— Скоро и мы будем веселить публику, — зло щёлкает зубами Дмитрий, он прячет на груди остро отструганный кусок доски.
— Когда Полосу препятствия будешь проходить, станет мешать, — замечает Семён.
— Это от медведя.
— Не пройдёт… его можно только сильно напугать, — неопределённо произносит мой друг.
— Если удачно ткнуть в глаз, есть шанс проскочить данный этап. Вам бы тоже обзавестись такими же кольями, — теперь и нам советует он.
— Обойдёмся, — отмахивается Семён. Я друга понимаю, преодолевать все мостки, перекладины, карабкаться по стенам, нырять в воду — доска будет сильно мешать. Я вообще, предлагаю, выйти без рубашек, чтоб не дай бог, за что ни будь не зацепиться.
Томительно тянется время, о нас словно забыли, но нет, публика просто гуляет, перекусывает, заключает новые ставки. Знакомый скрип двери, на пороге ухмыляется бывший, раб. Впрочем, почему бывший, раз душа рабская, значит рабом он и остался.
Мужик, поглаживает безобразный шрам на лице, в глазах радость: — Один, почти прошёл, вот, молодец! Такой накал страстей! Вы, уж, не подведите, сделайте людям приятное, сразу не издыхайте.
— Когда я стану свободным, — с угрозой говорит Дмитрий, — я тебе рот разорву.
— Вот и молодец, люблю таких… давайте, мужики, вас уже заждались, — он отстраняется, мы выходим. Нас уже ждут воины, они опускают копья, чтоб не артачились, но мы и так быстро идём, и они едва поспевают за нами.
Нас встречают аплодисментами, оценили, значит. Семён, в рельефных мышцах, которые, словно нехотя перекатываются под кожей, как валуны на сдвинувшейся осыпи, Дмитрий, под стать ему, разница, лишь в росте, я не хилый, хотя уступаю им обоим, но мышцы
Выходим к Полосе препятствий, над ней витает дух смерти. На вращающихся шестернях, двигается истерзанное человеческое тело, на кольях, под гуляющими в разные стороны мостками, корчится ещё живой человек, но он, обречён, из груди торчит острый шип. Бурлящий бассейн, со скрытыми в нём механизмами, розовый от крови, из клетки, рядом с водоёмом, доносится довольное урчание медведя-людоеда — здесь два варианта, или сражаешься со зверем, или прыгаешь в воду, где молотят шестерни, как в мясорубке.
Нас встречает Борис Эдуардович, по-доброму смотрит: — Решил вам дать свободу — без всяких условий, но она там… на верхней площадке башни… как станете, равноправными гражданами, милости прошу ко мне в гости.
— Первым делом сверну тебе шею, — обещает Семён.
— Не сомневаюсь, — ухмыляется он.
Нас подталкивают к началу испытания. Стоим у подвешенного мостка, с боков привязаны верёвки, крепкие мужики приготовились дёргать их, чтоб создать определённую амплитуду, внизу, колья.
— Я первый пойду, — говорю я.
— Да нет, — Дмитрий теснит меня, — я уже настроился, хочу, чтоб быстрее всё закончилось.
— Как знаешь, — не перечу ему.
— Определились, вот и хорошо. А вы, пока подождёте в том бараке, негоже подсматривать, а то хитростей наберётесь, но хочу порадовать, в окошко, видна верхняя часть башни, поэтому узнаете, прошёл ваш товарищ дистанцию или нет, — Борис Эдуардович по-доброму смотрит на нас, но у меня возникает непреодолимое желание плюнуть ему в лицо, что и делаю. На удивление, он не злится, лишь утёрся рукавом: — Очень хочу надеяться, что бы вы все встретились на верху, — лукавит он, озаряя ласковым взглядом, эта сволочь, уверена, что мы сгинем в этом жутком «аттракционе».
Нас запирают, мы прильнули к маленькому окошку, действительно, верхняя часть башни видна. Нарастает рёв трибун, Дмитрий начинает проходить испытание. Я дрожу как в лихорадке, очень переживаю за товарища, хочется надеяться — он сможет.
Восторженные крики, вперемешку с залихватским свистом, создают такую какофонию, хочется заткнуть уши, а время идёт, но кажется, Дмитрий в конце пути. Во мне теплится надежда, я всем сердце желаю ему победы. Семён тяжело дышит, такое ощущение, что из глаз польётся ртуть.
Но где он? Смотрю на башню. Вроде происходит некое шевеление. Неужели дошёл! На верхней площадке башни, появляется обескровленное лицо Дмитрия.
— А-а!!! — ревёт он, — свободен!!! — трясёт обрубками рук, но теряет равновесие, падает с башни. Тело кувыркается в воздухе, обрубками пытается ухватиться за выступы, но бьётся головой об камни, разлетаются мозги и уже безжизненное тело стукается об землю.
Наступает тишина и мгновенно взрывается восторженным рёвом — публике понравилось представление.