Химеры
Шрифт:
Тем временем болотные твари совсем осмелели — грязно белое брюхо проявляется в мутной воде, у ноги щёлкают зубы, успеваю пронзить мечом, лезвие входит, словно в резину, Семён, с размаху, бьёт топором по толстой спине, нечто с шипением отлетает в сторону и лихорадочными скачками шлёпает по воде прочь.
— Настырные, надо идти правее, не то ноги отгрызут, — вновь протыкаю атаковавшую меня тварь.
Болото приходит в движение, вдали, под призрачным светом мерцающего газа, как тёмные валуны, просматриваются огромные туши. Они шевелятся, то одна, то другая, срываются вводу и гребут к нам.
— Однако ноги надо делать, — я лязгаю от страха зубами.
— Дядя
Действительно, по курсу, виднеется холм, заросший кривыми деревьями. Бежим, пинаем ногами обнаглевших тварей, а сзади пенится вода, амфибии, мешая друг другу, несутся за нами.
— А я их, пиявками кормил! — в отчаянии кричит Семён, мощно раздвигая воду, оставляя за собой расходящиеся волны, как от судна, несущегося на всех парах.
Выскакиваем на твёрдую поверхность, следом выпрыгивает безобразная тварь, Семён молниеносно изгибается, гудит лезвие топора, амфибия разваливается на две равные половины, следующая, свистит мой меч, в разные стороны брызгает зеленоватая гадость. Островок окружают со всех сторон, но мы работаем как мясники в разделке, в разные стороны летят кровавые ошмётки.
Наконец, малюсенькие мозги рептилий понимают сложившуюся обстановку, они отпрянули, бултыхаются в зловонной жиже, а в отдалении появляются настоящие исполины, гребут медленно, не торопятся.
— Это крокодилы? — у Светочки от ужаса округляются глазёнки.
— Большие лягушки, — Семён недолго смотрит на бородавчатые туши, затем, как по команде, мы лихорадочно собираем хворост. Удивительно, но его в избытке, засохшие ветви деревьев на каждом шагу. Ломаем, бросаем в кучу, гора из сушняка растёт, делаем из него круг. Игорь со Светочкой обдирают иссушенный лишайник, с пней снимают трухлявый мох, белые личинки осыпаются под ноги, скрипят челюстями, но дети не обращают на них внимание, лица сосредоточены, губки сжаты, надрали целую гору.
Безобразные твари выползают на сушу, воняет тиной, сырой рыбой, лезут прямо на завалы из хвороста. Высекаю огонь, но сушняк не загорается, оказывается он не совсем и сухой, внутри влага, вновь лихорадочно чиркаю, вспыхивает прутик и гаснет, напоследок выпустив струйку едкого дыма. Что же делать! Я лихорадочно бью кремнием по кресалу, но этих искр не хватает для того чтобы разжечь огонь, нужна какая-то подпитка, бензин или что-то в этом роде. Я потрясён, после всего, что нам пришлось испытать, так бесславно сгинуть, шарю в кармане куртки, может, найду какой-нибудь сухой платок, натыкаюсь на кожаный мешочек, вытаскиваю, с недоумением смотрю на него.
— Что это? — вытягивает шею Семён.
— Здесь порох! — вспоминаю я и лихорадочно развязываю шнурок. — Вот он, подарок Аскольда, как кстати! — сыплю под хворост и высекаю из кресала искру.
С взрывом взлетает мощное пламя, спасительный огонь как лавина бежит по тонким веточкам, от жара занимаются толстые ветви. Хозяева болот в ужасе отпрянули, отползают от огненной завесы, пытаются обогнуть гудящее пламя, кидаем горящие ветки в лобастые морды, рептилии с шипением пытаются увернуться, ходуном ходит кустарник, низкий рёв вырывается из глоток. Дети помогают, запаливать костры, это у них здорово получается. Невыносимо жарко, едкий дым разъедает гортань и лёгкие. Порвали рубашку, намочили водой, заставили всех одеть, даже вопящему в возмущении волчонку, натянули её на пасть.
Болотная нечисть отступила, но далеко не отходит, вода бурлит, в серебристых лучах луны, мелькают бородавчатые тела, хлопают пасти, низкочастотный рёв стелется над ядовитым туманом. А там, где кончается гнилая вода и поднимается
Островок — единственное спасение, костёр горит, сушняка много, огонь полыхает, освещая болото на многие десятки метров.
— Стёпка, с командой, не пожелает зайти на огонёк? — беспокоится Семён. Он поправляет горящие ветки, швыряет пылающие головни в настырных земноводных. Игорь со Светочкой продолжают сдирать целые пласты сухого лишайника и складывают у наших ног.
— Не, дебил, утром пойдёт, как только солнце взойдёт, — я внимательно оглядываюсь, рептилии полностью покидают островок, плещутся между корней на мелководье, но не уходят.
Трещит костёр, разбрасывая в ночь снопы искр, совсем пропахли дымом, но зато просушили одежду. Спасительный ветерок несколько сдувает едкую гарь в сторону болота, дым, опускается на поверхность воды, смешивается со светящимся газом, получается нечто гремучее и всё это зависает в метре над поверхностью, даже земноводные недовольны, в панике разбегаются в разные стороны. А на берегу рыскает непонятный зверь, иной раз, при свете луны, мелькает его контур, размером с крупного быка, поблёскивает мокрое рыло, словно свинячье, зверь нюхает воздух, виднеются отблески крупных клыков. Что за адский зверь? Вероятно и медведь, не рискнул бы вступить с ним в единоборство, чем-то древним веет от него, более допотопным, чем этот первобытный мир.
Пользуясь возникшей передышкой, достаём из ранцев еду, фляги с родниковой водой. Гостеприимная челядь Бориса Эдуардовича, положила домашние колбасы, копчёные окорока, сыр, мягчайшее сало по-украински, естественно — каравай хлеба с золотистой корочкой и одуряющим ароматом, даже глиняный горшочек, забитый сотами дикого мёда — вот молодцы, о ребятне подумали! И всё почему? Из-за нас, сердешных, зятёк Бориса Эдуардовича получил власть — благодарный он человек, как я погляжу!
Между корнями высохшего дерева, выгребаем мусор, разгоняем злых жуков с длиннющими усами, Светочка, на правах хозяйки, застилает вычищенное место чистым мхом. Здорово у неё получается! Вспоминаю Ладу и Яну, они всегда способны создать уют из ничего, на пустом месте, своего рода, женская магия.
Игоря, девочка заставила настрогать веточек, чтоб не есть руками, он её во всём слушается, берёт у меня нож и достаточно искусно выстругивает заострённые палочки. Семён посмеивается, он бы ел руками, да и я тоже, но берём импровизированные столовые приборы.
Наше наглое чавканье разносится по всему болоту, на душе теплеет, посещают праведные мысли: — Как только доберусь до дому, войной пойду на Господин Великий Ждан, и пусть считают меня после этого агрессором, но я вычищу заразу раз и навсегда, — решительно произношу я.
— А не проще послов направить, договориться о межгосударственных законах, — с мудростью изрекает мой друг.
— Правильно думаешь! Именно! Межгосударственные законы — это то, что нам необходимо! Но после того как разобьём Вилен Ждановича, вот тогда сядем за стол переговоров и создадим Свод законов для всех нас.
— Не хочешь, Никита, демократии, — вздыхает Семён. — Чем мы лучше их будем?
— У нас рабов нет.
— Всё равно, ты самодержец.
— Ну, это как рассматривать, по крайней мере, если я совершу уголовное преступление, меня привлекут как обычного гражданина, депутатской неприкосновенности, как это было раньше, в той жизни, у нас нет — закон един для всех.