Химия смерти
Шрифт:
«Ты должен бороться!» – встряхнули меня слова Кары. Прежняя эйфория превратилась в пепел. Диафрагма трепещет, протестуя против каждого вдоха. Но с любым, пусть самым незначительным, глотком воздуха дыхание становится все более уверенным.
Я открыл глаза.
Мир виден под каким-то сумасшедшим углом. Все движется, размазано, не попадает в фокус. Над головой плывет голос Генри:
– ...я не хотел этого, Дэвид, поверьте. Увы, когда он ее забрал... Что мне оставалось делать?
Сейчас я понимал, что действительно куда-то плыву. Точнее, еду. По коридору, сидя в кресле-каталке. Я попробовал было привстать и тут же немощно плюхнулся обратно. Стены завертелись еще быстрее, а вместе
Генри. Игла.
Дженни!
Вместо крика из горла вырвался стон.
– Тсс, Дэвид...
Я вывернул шею, чтобы увидеть Генри, и тут же дико закружилась голова. Тяжело опираясь на коляску, он толкал ее по коридору.
Пешком.
Ничего не понимаю! Может, еще раз попробовать? Нет, в руках совсем не осталось силы. Я вновь обмяк.
– Дженни... «скорая помощь»... – выдавил я заплетающимся языком.
– Эх, Дэвид, не будет никакой «скорой помощи».
– Я... я не понимаю...
На самом-то деле я все понимал. Правильнее сказать, начинал догадываться. Ведь как заволновалась, как перепугалась Дженни, когда я нес ее в дом! «Он убьет меня!» А я-то думал, что она бредит, что речь идет о Мейсоне...
О нет, не о Мейсоне она говорила...
Я дернулся еще раз, желая встать. Руки-ноги повинуются так, словно меня закатали в студень.
– Дэвид, ну что за ребячество! – ядовито отреагировал Генри.
Я понуро осел в коляске, однако, поравнявшись с лестницей, бешено рванулся к перилам. Кресло вильнуло, и я чуть было не вывалился. Генри замахал руками, ловя равновесие.
– Черт тебя дери, Дэвид!
Коляска встала поперек коридора. Я же, обеими руками уцепившись за перила, сидел зажмурившись, потому что все вокруг вертелось и кружилось. Сверху хрипло слетели раздраженные слова:
– Ну хватит, Дэвид. Отпусти. Ты сам знаешь, что ничего не выйдет.
Открыв глаза, я обнаружил перед собой Генри. Вспотевший и взъерошенный, он опирался спиной на коридорную стену.
– Ну пожалуйста, Дэвид... – Похоже, он испытывал настоящую боль. – Ты только хуже делаешь. Для нас обоих.
Я упрямо держался за брус. Горестно вздыхая, он полез в карман и, выудив оттуда шприц, показал его мне. Н-да, полна коробочка...
– Здесь диаморфина хватит на целую лошадь. Не хотелось бы колоть снова. Тебе ведь не хуже меня известно, что тогда будет. И все же если ты не оставишь мне выхода...
Мозг вяло переваривал новую информацию. Диаморфин – обезболивающий наркотик. Дериват героина, способный вызвать галлюцинации и кому. Любимое средство Гарольда Шипмана, которым он навеки усыпил сотни своих пациентов.
А Генри накачал им меня до отказу.
Кусочки головоломки укладывались по местам. Ясно как день...
– Ты с ним... Это ты... с Мейсоном...
Даже сейчас я наполовину надеялся, что он станет все отрицать, что предложит какое-то логичное объяснение. Вместо этого Генри подарил мне долгий, задумчивый взгляд, затем опустил шприц.
– Мне очень жаль, Дэвид. Я никогда не думал, что дело зайдет так далеко.
Нет, это уже слишком.
– Почему, Генри?!
Он криво усмехнулся.
– Боюсь, ты так и не понял, что я и кто я. Эх, занимался бы ты своими трупами, и все. Они куда проще живых людей.
– Что... о чем ты говоришь?..
Морщины прорезались гримасой угрюмого презрения.
– Ты думаешь, мне нравилось быть калекой? Навечно застрявшим в этой дыре? Да еще чтоб на меня сверху вниз пялились эти... эти скоты? Тридцать лет игры в благородного врача! А что взамен?! Благодарность? Да они и понятия не имеют, что означает это слово!
Лицо Генри перекосила гримаса боли. Придерживаясь за стену, он доковылял до телефонного столика и плюхнулся там на стул. Заметив мой взгляд, он усмехнулся вновь:
– Неужто ты и впрямь поверил, что я так просто опущу руки, а? Сдамся? Да ведь я же всегда повторял, что утру нос всем вашим экспертам! – Голос его прервался, и он утомленно вытер пот со лба. – Поверь мне, быть калекой не сахар. Собственное бессилие – да напоказ! Каково?! Ты хоть вот на такусенькую чуточку понимаешь, как это унизительно? Как от этого душа мертвеет? Посмотри на себя сейчас и представь: каково это – остаться таким навсегда? А потом тебе вдруг дают шанс, власть – в буквальном смысле власть! – над жизнью и смертью. И ты... можешь стать... богом! – Он заговорщицки подмигнул. – Давай, Дэвид, признавайся. Ты же врач. Ведь было такое, а? Ты ведь чувствовал? Легкий такой шепоток искушения...
– Ты... ты убил их!
Он даже слегка оскорбился.
– Да я их и пальцем не трогал! Это все Мейсон. Я лишь снял с него поводок.
Потянуло закрыть глаза и отключиться. Только лишь мысль про Дженни, про ее судьбу, остановила меня. С другой стороны, как бы ни хотелось разузнать всю правду, прямо сейчас я не в состоянии помочь ни ей, ни самому себе. А чем дольше он разглагольствует, тем больше шансов, что успеет выветриться наркотик.
– И... и как долго?..
– В смысле, как долго я о нем знал? – Генри пожал плечами. – Первый раз дед его привел, когда он был еще мальчишкой. Тому, видишь ли, нравилось делать больно разным тварям. Он даже ритуалы выдумывал, как их поинтереснее прикончить. Только животных, конечно, в ту пору-то. Причем он даже не понимал, что творит зло. Ни малейшего понятия. Вообще поразительный случай, честное слово. Я предложил сохранить все в секрете и просто назначить транквилизаторы, чтобы как-то притупить его... э-э... наклонности. При условии, что я лично стану за ним наблюдать. Своего рода мой неофициальный проект, если угодно. – Он вскинул руки, пародируя смиренное признание вины. – Я знаю, знаю, не очень этично и так далее. Но помнишь, я тебе говорил, что хотел быть психологом? И стал бы – да еще каким! – кабы не переезд в эту дыру. По крайней мере Мейсон гораздо интереснее артрита или грибка на ногах. Да и справился я с ним не так уж плохо. Если бы не я, он давно бы слетел с катушек...
Страх за Дженни глодал изнутри, однако стоило креслу хоть чуть-чуть подвинуться, как все вокруг начинало вертеться, а к горлу подступала рвота. Я начал потихоньку напрягать мускулы рук и ног, чтобы силой воли вдохнуть в них немного жизни.
– Он... он и деда своего... убил?..
Генри, кажется, искренне возмутился:
– Что за чушь! Да он прямо-таки молился на старика! Нет-нет, то была естественная причина. Сердце, я полагаю. Однако со смертью Джорджа рядом с Томом не оказалось никого, кто заставлял бы его пить лекарства. Как врач, я вообще уже несколько лет перестал его наблюдать. Хочешь верь, хочешь нет, но бесконечные издевательства над животными начинают в конце концов приедаться. Я заботился, чтобы у Джорджа имелся достаточный запас таблеток, ну а в остальном... боюсь, я просто потерял всякий интерес. Пока одним вечером он не заявил мне с порога, что запер Салли Палмер в старой мастерской отца. – Тут Генри даже издал смешок. – Оказывается, он к ней неровно дышал с тех пор, как она разок наняла их с дедом, где-то с год назад. Ну, может, два. Ничего особенного, конечно, пока он сидел на своих транквилизаторах. Ну а потом – увы... Опять поехала крыша, начал следить за Салли... Наверное, он и сам не знал, чего хочет. Как-то вечерком собака Салли его заметила, подняла шум, он ей перерезал глотку, саданул хозяйке по темечку, чтоб не орала, а потом взял и утащил к себе.