Хиромантия: практикум и реминисценции
Шрифт:
Поскольку пакет предназначался королю Эдуарду, я сделал приписку в сопроводительном письме: «Ваше Величество, вероятно, помнит меня как человека, о котором вы когда-то говорили, что я «не разрешаю вам жить после шестидесяти девяти лет».
Прошел почти месяц. Никакого ответа не поступало. К тому времени «Американский регистр» опубликовал несколько писем, полученных от важных персон (а надо сказать, что мы рассылали свои номера почти всем, кто имел вес на политической арене Англии и Франции). Многие из ведущих французских газет благожелательно комментировали проект «Американского регистра» и помещали на своих колонках цитаты из опубликованных писем.
Однажды вечером я получил
— Через несколько дней мы окончательно договоримся о визите его величества в Париж.
Считаю излишним как-либо комментировать визит короля, потому что каждый писатель и газетчик сам мог оценить его эффект на все последующие события. Но я не соглашусь с теми «яркими описаниями» о «теплом приеме», когда экипаж его величества помчался по улицам Парижа. Да, это действительно был более чем теплый прием. На Елисейских полях и авеню Булонь собрались толпы народа. Однако эти толпы угрюмо молчали, и только некоторые мужчины приподнимали шляпы. Всем известно, что власти Парижа опасались демонстраций протеста. Чтобы обезопасить жизнь короля, были предприняты беспрецедентные меры предосторожности. Силы полиции под руководством монсеньора Лепина показали себя превосходно. И все же визит не вызвал энтузиазма у людей. Многие считали его еще одним доказательством того, что Франция попала в западню вероломного Альбиона».
За месяц до визита (а именно так приезд короля называли в Париже) я понял, что большего успеха могла бы допиться газета, чье название более соответствовало бы политическим интересам. С этой целью я решил создать газету «Entente Cordiale», а в подзаголовке вынести следующее пояснение: «Печатное издание, направленное на укрепление интернационального содружества». Затем мои референты разослали анонсы во все европейские столицы, и дюжины издательств включили эту газету в свою программу тиражей. Все шло замечательно, пока за день до выхода первого номера не случился эпизод, который стал примером трудностей, поджидающих каждого, кто в эпоху войн мечтает о мире.
Этот инцидент, пусть и забавный, если смотреть на него с высоты прожитых лет, в тот момент едва не помешал рождению газеты. Более того, он почти заставил меня поверить в невыполнимость задуманного проекта. Из-за ошибок в английской части газеты, допущенных французскими наборщиками, мы были вынуждены в самый последний момент пересылать макет в лондонский офис. Затем я помчался в Париж, чтобы проверить готовность выпуска. Мой главный редактор был англичанином, прожившим большую часть жизни на континенте. Он владел несколькими иностранными языками. С его величественной белой бородой он мог бы стать идеальной моделью для статуи мира, но этот человек в душе был инкарнацией английского бульдога. Как только величие и праведность Англии ставились под сомнение, его кровь вскипала и он превращался в ярого бойца.
Другой редактор был французом, и, несмотря на глубокую преданность «Содружеству Антанты», он часто выражал свое негодование по поводу Фашоды — причем делал это в самые неподходящие моменты. Редакторская группа завершалась ирландцем, который прошлые тридцать лет работал военным корреспондентом. Не стоит добавлять, что он являлся «пороховой бочкой» на корабельной палубе. У него имелась масса недостатков, но такого яркого писательского таланта я больше никогда не встречал. Его быстрый карандаш мог описать любую тему. Все было ему по плечу — от международных законов до египетских мумий — тем более, если статья требовалась в последнюю минуту. Он лишь просил, чтобы никто не задавал ему вопросов о той щедрой дозе алкоголя, которая была ему необходима «для видения вещей в их правильном свете». При таких обстоятельствах его ирландское чувство юмора становилось серьезной помехой. Фактически он воспринимал «международное сотрудничество» как большую шутку и едва не разорвал макет, когда впервые увидел наш амбициозный подзаголовок.
В тот вечер, о котором идет речь, я расплатился с извозчиком и вошел в здание, где находилась наша редакция. Откуда-то сверху раздавались громкие крики и неприятный шум.
—Что там происходит? — спросил я у портье. Тот с многозначительной усмешкой ответил:
—Это драка в редакции журнала, который борется за мир.
В тот же миг раздался звон стекла, и еще через секунду мимо по лестнице пронесся мой заместитель-француз. Редакция напоминала территорию, по которой промчался американский циклон. В воздухе летали корректурные листы. Мой почтенный главный редактор прижимал платок к разбитому носу, в то время как бывший военный корреспондент выглядел так, словно только что вернулся с фронта.
Они мне не сказали, что случилось, а я у них никогда не спрашивал об этом.
— Хорошее начало, — подытожил ирландец и, схватив перо, начал строчить очередную статью.
Англичанин на другом конце стола пытался выглядеть достойно. Старательный юный клерк собрал листы и положил их передо мной. Все работали молча — причем с такой добросовестной прилежностью, что в результате у нас появились неплохие статьи о достоинствах мира. На следующий день на газетных прилавках появилась «Entente Cordiale», и именно в ее колонках король получил новый титул — «Эдуард-миротворец».
Прошло два месяца. Газету прекрасно раскупали во всех частях мира. Я получал поздравления из самых неожиданных мест. Почти каждый европейский монарх написал мне письмо с благодарностями, а из далекой Японии император Микадо прислал свои лучшие пожелания в успехе.
Однако в финансовом плане мы оказались в убытке. Стоимость прекрасной бумаги, хороших иллюстраций и редактуры ежемесячно превышала доход, поэтому после года непрерывных издержек я с радостью приостановил свой эксперимент «в интересах мира» — мой карман не выдержат таких растрат.
Кроме того, газета не соответствовала реалиям дня. Говоря о мире, вся Европа готовилась к войне. Какой-то миллионер, получавший значительные доходы от произведет пушек и бронированных пластин для боевых кораблей, выделял дотации на строительство Дворца мира, но никто пальцем не пошевелил, чтобы поддерживать газету, пропагандировавшую мир. Дипломаты не желали оплачивать свои подписки, а когда они додали это, то требовали, чтоб в следующем номере мы печатали их фотографии. В конце концов, я согласился с тем, что насмешки моего ирландского военного корреспондента были вполне оправданными и что в великой игре политиков идеальный интернациональный мир являлся лишь темой для разговоров — абстрактной и глупой.
Перед тем как завершить мои комментарии по вопросам мира и содружества, я должен добавить (даже рискуя навлечь на себя недовольство тех читателей, которые требуют сокращения британского военного флота), что только Англия сегодня поддерживает мир во всем мире. И, похоже, эту истину могут понять только те люди, которые, подобно мне, жили многие годы под флагами других стран. Задайте себе лишь один вопрос: «Что делала Англия для предотвращения войны?», и вы получите ответ, от которого зависит все остальное.